Александр Филиппов - Зона: Очерки тюремного быта. Рассказы

А с дорогой, погрузкой заключенных, просчетами, нерасторопностью конвоя рабочий день длился около двенадцати часов. Первая смена выезжала на объект в половине восьмого утра, возвращалась иной раз к девяти вечера.

Несмотря на явное нарушение исправительно-трудового законодательства, установившего для осужденных восьмичасовой рабочий день при шестидневной трудовой неделе, зеки почти не роптали. Видимо, потому, что работа позволяла убить время, создавала иллюзию свободы, а все эти переезды, просчеты и построения вносили хоть какое-то разнообразие в неторопливое тюремное бытие.

На производственном объекте, хотя и за колючей проволокой, с часовыми на вышках, режим и надзор были несравненно мягче, чем в жилой эоне. Можно устроить перекур, сачкануть, «перетереть» с «кентами» возникшие проблемы. Здесь легче было получить «дачку» — нелегальную посылку. По воскресеньям завод пустовал, и любой мог, войдя на территорию, спрятать в заранее условленном укромном месте сверток с продуктами, сигаретами, выпивкой. Все это можно было почти безопасно «оприходовать» здесь же, на месте, ибо мастера редко «обнюхивали» зеков, а дежурный наряд просто не в силах уследить за всеми.

Но самым главным, наверное, было то, что на работе зек, пусть на время, превращался в обычного человека. Осужденные-специалисты — механики, электрики, слесари, шоферы — занимались своим профессиональным делом. С ними советовались офицеры-«производственники», общались на равных, вольнонаемные мастера здоровались за руку.

За выполнение нормы выработки прощались старые грехи, предоставлялись внеочередные свидания с родственниками, посылки, а хорошо работающий заключенный освобождался досрочно.

Тем не менее примерно треть осужденных работала из-под палки. Причем нередко в прямом смысле.

Есть такой зоновский анекдот. При распределении вновь прибывшего этапа начальник колонии спрашивает новичка:

— Какая специальность?

— Бригадир.

— А в нашем цехе работать сможешь?

— Да куда они, падлы, денутся…

Зачастую производственный план вышибался кулаками дюжих осужденных-бригадиров. При этом зоновский бригадир был действительно специалистом своего дела. Он, как правило, вовсе не разбирался в производственном процессе — формовке кирпича, обжиге или плетении сетки. Зато умел заставить работать других, «обломать» непокорного, походатайствовать перед начальством о поощрении «пахаря», прикрыть бездельничающего «блатного», приписать лишний процент к норме выработки, рассудить вспыхнувший между «мужиками» конфликт и еще массу полезных, важных для зоновской жизни дел.

Администрация не поощряла «кулачных» методов стимулирования труда, даже иной раз отдавала бригадиров под суд — за сломанные челюсти, ребра, но… все прекрасно понимали, что выполнить план только методом «воспитания и убеждения» практически невозможно.

Всяческие педагогические «прибамбасы» по перевоспитанию осужденных существовали только на страницах специального журнала для сотрудников под патетическим названием «К новой жизни». В реальной жизни об успехах в перевоспитании того или иного зека судили по тому, выполняет ли он норму выработки, не попадался ли на нарушениях режима. Впрочем, последние часто прощались передовикам производства.

Секрет выполнения прозводственного плана «буграми» — бригадирами — заключался еще и в том, что в своей деятельности они руководствовались зоновскими понятиями. И если зеку-«мужику» по колонийской жизни надлежало «пырять», он оставался «черным пахарем» до конца срока.

Усиленный режим отличался сложным составом заключенных. Дело в том, что приходили сюда зеки, осужденные за тяжкие преступления: убийства, изнасилования, разбои, грабежи. Никто из них раньше не сидел. «Наблатовавшись» на воле, наслушавшись рассказов судимых корешей, каждый из которых непременно врал, живописуя свою тюремную жизнь как «правильную», по «понятиям», попавшая за решетку молодежь пыталась качать права, стремясь занять в зоновской иерархии высшую ступень.

Как плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, так и зек, если он не «опустился» еще в следственном изоляторе, «поднявшись» на зону, мнит себя будущим «вором в законе». Но процент последних ничтожно мал. Зона в конце концов ломает всех. Не на усиленном режиме, так на «строгом», или при неоднократных «ходках» — на «особом» или «тюремном».

Чтобы стать настоящим «авторитетом», зек должен отсидеть не один десяток лет, при этом ни дня не работать, не пользоваться никакими льготами, отбывать срок «от звонка до звонка», не претендуя на условно-досрочное освобождение, стойко вынести репрессии со стороны администрации, хрипеть, не сдаваясь, под дубинками «спецназа», иметь за спиной месяцы голодовок и годы, проведенные в тюремных карцерах, камерах штрафного изолятора и ПКТ — «бура».

Чтобы пройти через все это и не «зачуханиться», не сломаться, помимо железной воли, крепких кулаков, сметливого, изворотливого ума, требуется еще и мощная поддержка с воли.

Ибо альтруистов в зоне нет, и никто просто так не будет снабжать неработающего, рвущегося в «авторитеты», сигаретами, чаем, водкой, харчами, которые можно купить в зоновском «ларьке» только на заработанные деньги…

На «строгом» или «особом» режиме, где отбывают наказание неоднократно судимые, нет такого бурлящего котла самоутверждения. Каждый уже четко знает свое место в зоновской иерархии — «масть» — и не претендует на большее, следя только за тем, чтобы не скатиться ниже в колонийской «табели о рангах».

Это место каждый заключенный получает в результате своеобразного естественного отбора еще при первой «отсидке», и звание «пацана», «мужика», «козла», «черта» или «петуха» приклеивается к нему на всю оставшуюся жизнь.

Неоднократно судимые давным-давно поняли всю эфемерность «воровской романтики», «братства» и просто тянут свои сроки. Каждый — сам за себя. Человек человеку — волк…

Жизнь заключенного в колонии начинается с этапа. До этого он уже успевает насидеться в следственном изоляторе. Там, пока суд да дело, бывает, проходят годы. Но в среднем следствие и суд занимали шесть-восемь месяцев, и после вступления приговора в законную силу осужденного отправляли в места лишения свободы. Этап в колонию, как правило, комплектовали из двух-трех десятков человек, иногда — значительно больше. За ними на «воронках»-автозаках приезжал конвой — солдаты внутренних войск. Просчитав «по головам», сличив физиономии зеков с фотографиями на личных делах, старший конвоя давал команду на погрузку.

Заключенные с «сидорами» суетливо ныряли в томное нутро машины, где их рассаживали в специальные клетки. При этом несовершеннолетние, женщины помещались отдельно. Была еще одна категория осужденных — «активисты», «красные», которых тоже содержали раздельно с основной массой заключенных. На личных делах «активистов» в спецчасти следственного изолятора делалась пометка красным карандашом: «этапировать отдельно». В случае нарушения этого правила конвоиры рисковали доставить к месту назначения труп — во время этапа зеки мстили «активу», зная, что в колонии пугливые «красноперые» воспрянут, превратятся в бригадиров, дневальных и начнут в свою очередь «щемить» зоновскую «братву».