Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Ветер дребезжит во мне, словно стал частью моей кровеносной системы, звенит, как плохо закрепленное стекло. Я ощущаю пространство вокруг себя как напряженно-раздраженную нематериальную оболочку. Мне кажется, что она истончилась. Как ее восстанавливать?

Тут я сама по себе. Это же нормально быть вот так — самой по себе: самой восстанавливаться, самой поддерживать себя и пространство вокруг в определенном состоянии. Но пока не получается.

Со всеми как будто происходит что-то не то, но я не уверена. По-моему, дело во мне. Череда нескончаемых неурядиц с самого приезда. Они идут плотным потоком — ни вдохнуть ни выдохнуть. Все сыпется, валится, идет наперекосяк. В съемной квартире то тут, то там что-то ломается, не работает, засоряется.

Агенты по недвижимости держат камень за пазухой, банковские служащие врут в лицо, из-за бюрократической путаницы я полтора месяца не могу получить первую зарплату. Сложнее всего на работе. Что происходит, что происходит, твержу я себе, наблюдая за людьми и пытаясь собрать детали процесса, особенности характеров коллег, внутренние правила конторы и негласные традиции в единую картину. Но ничего не получается. Мотивация других ускользает, логика действий то ли отсутствует, то ли скрыта от меня, лица ничего не выражают, слова не соответствуют поступкам, все улыбаются и находятся на грани нервного срыва. Том смотрит не мигая и запирается один в переговорной. Рика улыбается в пространство. Эдна молчит и меняет прически. Палома кривится и громко вздыхает. Терезу не понять. Иногда кажется, что она морочит всем голову, мутит воду: прикидывается то Царевной Лебедью, то вороной. Ксавье играет в верховного шамана. Марк почти всегда отсутствует. «Я у клиента», — пишет он с утра. Когда он в офисе, то отгораживается ото всех английской пасторалью из улыбок и ничего не значащих слов. Я пытаюсь успевать делать мои дела по списку, но это не помогает, потому что мне подкидывают заодно и чужие дела.

Чайки бьются в окна офиса, деревья шумят голыми костлявыми ветками и царапают стекла снаружи, словно хотят дотянуться до нас. За окном на восток то бегут, то ползут разноцветные поезда, по частям сносят старое здание, машины скорой помощи, наводняя пространство звуками сирен, подъезжают к госпиталю Святого Томаса, спешащие на работу англичане чуть надменно переходят дорогу на красный свет светофора, по городу ездят на велосипедах марафонцы, Темза то сдувается, то ее разносит приливом. А туристы все снимают и снимают достопримечательности, выставляя камеры то так, то этак, толпятся на Вестминстерском мосту. Только один неоготический Парламент стоит спокойно и уверенно, как философ, сотни лет наблюдающий движение вокруг, и Биг-Бен неумолимо отмеряет время, деля его на равные части.

Я пью много чая, еще больше воды, временами отворачиваюсь и смотрю на улицу. Я ничего не понимаю. Что происходит? Я кажусь себе необщительной, напряженной, негативной, агрессивной. Кажется, я социопат. Все будто недоговаривают: знают что-то, чего не знаю я. Я измаялась, пытаясь собрать себя воедино. Воздух враждебен, и что-то разливается в нем, и тянутся оттуда ко мне и ко всем множественные щупальца, цепляя нас поодиночке, пока мы не перезаражаемся друг от друга.

Я вырываюсь в Израиль на Рождество. Решаю случайно, в последний момент. Кидаю вещи в рюкзак. Виза русским не нужна.

Билеты в Тель-Авив куплены за бешеные деньги, но мне все равно. Я месяцами ничего не покупаю, кроме еды и мелочей по дому. Могу себе позволить — лишь бы не сидеть одной в Лондоне, где на Рождество уныло и депрессивно. Новогодние огоньки, украшенные гирляндами деревья… и ни одного человека на улице. А после — безумие Boxing Day. День коробок или день подарков. Он идет сразу за Рождеством. В старину в этот день остатки рождественского ужина упаковывали в коробки и раздавали бедным. В наше время люди ночуют под дверями магазинов, чтобы оказаться там первыми двадцать шестого числа, к началу послерождественской распродажи.

Я лучше поеду в пустыню или в Иерусалим.

Стоит купить билеты на послезавтра и пойти шататься бесцельно по лондонским набережным и площадям, как тут же на ярмарке Израиль словно передает мне привет. Хожу и в очередной раз разглядываю разные штучки, которые там продают. И снова мое внимание привлекают цветы и куколки из капрона, подсвеченные изнутри елочными огоньками. Кто-то же их делал, старался. Линда сказала про них: «We call them novelties, those little things» («Мы эти маленькие предметики называем „всякая мелочевка“»). Купить, что ли, парочку этих «новелтис»?

Пока я в раздумьях хожу от палатки к палатке, ко мне цепляется девушка, продающая сумочки, сделанные сплошь из молний. Если потянуть такую молнию, то сумочка полностью распускается, оставляя от себя лишь моток застежки.

— Ты из Новой Зеландии? — спрашивает она приветливо.

На мне любимая бейсболка, на которой написано «New Zealand» — удобный предлог для разговора или знакомства.

— Нет, просто нравится бейсболка. Но в Новой Зеландии я тоже была.

— А ты откуда? У тебя американский акцент! Ты из Штатов?

— Нет, но и там я была.

К девушке подключается парень, который с ней вместе продает сумочки.

— Так откуда ты все-таки? Дай-ка угадаю… Скажи что-нибудь еще!

— Ну что вам еще сказать…

Оба делают странные лица и переглядываются.

— Хм-м… Откуда-то из Восточной Европы?

— Близко.

— Румыния?

— Нет.

— Польша?

— Бери восточнее.

— Россия?

— Ага.

— Россия! Но акцент у тебя американский. У меня есть русская подруга, и у нее совсем другой акцент, — недоверчиво говорит он.

Чтобы порадовать их, я говорю с тяжелым русским акцентом, с которым говорят плохие русские в американских фильмах, а также российские чиновники.

— А я прожил в Штатах два года, но так и не смог изменить акцент, — говорит парень.

— Ты откуда?

— Из Израиля.

И он рассказывает мне про пустыню. Говорит, что работает в аэропорту, а тут деньги зарабатывает.

— Получается, ты на ярмарке зарабатываешь лучше, чем там в аэропорту?

— Израиль такая страна, где средний класс живет как бедные люди. Я вот средний класс, а живу как бедный. Приходится ехать сюда, зарабатывать, а потом на это жить дома. Звони, в общем, я тебе расскажу, куда можно сходить, и обязательно езжай в пустыню. Все туристы едут на Север, в города, но я лично считаю, что пустыня в тысячу раз красивее…

Накануне отъезда в Израиль я попадаю на рождественский ужин с бывшими коллегами из московского офиса. Мы сидим в смешанной компании из русских и англичан. Нас человек двенадцать, мы все когда-то работали в Москве, и это, пожалуй, единственное, что объединяет такую разношерстную публику.