Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Я стою, облокотившись на парапет набережной, и смотрю на Темзу, на ее поблескивающее тело.

Вечернее солнце выжигает из головы мысли. Что мне делать? Я здесь уже полгода. Надо уезжать. Не надо искать новую квартиру. Не надо ничего долгосрочного. Не надо ничего. Это поражение. У меня ничего не вышло. Я провалила здесь все что могла…

И уже неважно, что за люди ходят вокруг, как они сидят за столиками кафе, выгуливают собачек, совершают пробежки или просто стоят и разговаривают. Как бывает иногда в важные, ключевые моменты жизни, мир вокруг превращается в декорации. Вот и все. Это выбор. Я его делаю, и эпопея с конторой и Лондоном заканчивается. Я уже ощущаю, как с меня сваливается камень, как теряют свое значение проект, ежемесячные отчеты, мои коллеги, Тереза, Марк, Рика — всё. Я вижу ту границу, за которую они уже отдалились, как призраки, случайно вошедшие в мою жизнь и растаявшие при свете дня. Их больше нет. Я уже все решила. Сниму комнату на три месяца. Накануне видела такую — крохотную, угловую, в квартире без гостиной, и до работы близко. Дешево и сердито.

Сэкономлю денег, рассчитаюсь с конторой…

Я вижу, как пишу заявление. Вот и все.

Но почему-то нет облегчения. Я приняла решение, но кажется, что жизнь моя закончилась.

Я отрываюсь от парапета. Солнце уже зашло за дома напротив, и что-то поменялось в окружающем воздухе. Подключенность к вечному ушла. Люди снова люди, а река — река. Пора идти домой.

Я рассказываю Лешеку, что произошло. Я не должна ему рассказывать, что было на круглом столе, но он стал для меня чем-то вроде проповедника. Ему я могу рассказать все. Дальше это не пойдет.

— Я думаю увольняться, — заключаю я свой рассказ.

— И куда ты? В Москву?

Внутри что-то обрывается.

— Не знаю пока…

— Не надо уезжать, — говорит Лешек.

— Что?

— Не надо сейчас уезжать. Ведь может быть по-другому. И битва — не битва, не война, понимаешь, скорее — партия в шахматы. Ты должна быть сильней. Должна ее доиграть. И неважно, чем она закончится. Ты должна стараться победить. Тереза не дает тебе жизни? Ну и что, она — проводник негатива. Но ты-то не обязана быть таким проводником! Ты можешь стать завершением цепочки, на котором разрушительный поток, который мотает наш коллектив, заканчивается и умирает.

Но как я могу победить, хочется закричать мне. Невозможно выиграть у системы. Она сильнее отдельно взятого человека. К тому же побеждать систему — не моя роль. Моя — сохранить себя. Для того, чтобы победить систему, нужно что-то еще, что-то другое. Не моя история. Не в этой жизни! Все это я выговариваю Лешеку, пока мы сидим субботним утром в кафе у моего дома и смотрим на МИ-6. Зеленые окна светятся на солнце. Здание такое яркое на фоне голубого неба с редкими облаками. Светит солнце, но холодно.

— Хорошо, не победить. Ты не знаешь, победишь ты или нет, но ты должна сыграть свою партию лучшим образом, — уточняет Лешек.

Я ничего не говорю. Он прав. Поэтому мысль об увольнении не приносит облегчения. Партия еще не закончилась. Уехать сейчас — это не поражение. Это хуже.

Мы идем гулять по набережным. Заходим в Лондонскую школу искусств Челси. Ее здание расположено через реку от Сент-Джордж-Уорф, и это единственный раз, когда я радуюсь, что мое жилье расположено так удачно. Я хочу записаться на полноценный курс по рисованию — Ника по выходным мне уже не хватает. Надо переключиться, надо выйти из сферы воздействия этого организма, которым является моя контора. Вырваться. С чего-то начать. Мы идем узнавать условия.

Я изучаю вывешенную на стенде информацию. Лешек рассматривает афиши. Он окликает меня и показывает на одну из них.

В глаза бросаются слова: «It is no measure of health to be well adapted in а profoundly sick society». [5] Успешная адаптация к глубоко нездоровому обществу не является мерилом здоровья.

И я не буду. Не буду адаптироваться к больной системе. Это не здоровье. Возможно, моим главным и единственным достижением является то, что здесь я — плохой работник. Планомерно, последовательно, из раза в раз никуда не годный. Не подхожу, не соответствую, не отвечаю критериям, проваливаю такой экзамен по всем пунктам.

Моя единственная медаль.

Наступает последний день в Сент-Джордж-Уорф.

Накануне сплю в новой квартире. Я не могу справиться с ощущением счастья, оттого что больше не надо возвращаться в стекляшку, скорее похожую на большую современную больницу, чем на жилой дом. Я уже перевезла вещи, и моя старая комната становится пустой и чужой. В ней не остается даже намека на то, что еще позавчера здесь жила я с моим пестрым самодельным покрывалом из шарфов, ковриком для йоги цвета морской волны, поющей чашей, камешком с дачи и прочими сакральными предметами. Нет никакой связи, ноль эмоций. Пустое пространство. Я словно покидаю тюрьму. Я запомню это место надолго, навсегда, но вряд ли буду по нему скучать.

Нам предстоит уборка. За неделю до выезда мы с Аруном получаем последний привет от Эммы. Ничего личного, всего лишь подробная инструкция, что мы должны проделать перед тем, как отдать ключи и завершить наше пребывание в этой квартире: почистить ковры, сделать профессиональную уборку помещения. Перечислены критерии профессиональной уборки: как именно должна быть вытерта пыль, как должны блестеть кухонные поверхности и какой степени чистоты могут быть цементные стыки между кафелем в ванной.

— Я не собираюсь платить за профессиональную уборку. Когда мы въехали, здесь ничего не было убрано. В раковине вообще был засор! — возмущается Арун.

— А если они придерутся, что кафель недостаточно блестит, и вычтут из залога?

— Пусть только попробуют, тогда я пойду в суд, — твердо говорит он.

Потом мы оба думаем о перспективах тяжбы в английском суде. А вдруг там тоже сидит своя Эмма? Мы решаем убраться своими силами.

Арун крутится в своей комнате. Он должен мыть часть гостиной. Мы убираем квартиру как роботы, как фанатики, как бессловесные иммигранты, как монахи, выполняющие финальную аскезу. Раз за разом я намыливаю поверхности и оттираю их щеткой до белизны. После холодильника мою пол в кухне. Когда последняя плиточка остается блестеть, я встаю и снимаю резиновые перчатки.

Переодеваюсь и собираю оставшиеся вещи.

— Ты уходишь? — из своей комнаты появляется Арун.

— Да, я закончила свою часть. Еще и холодильник вымыла. У тебя как продвигается?

— Так себе. Со своей комнатой я завершил, но на гостиную меня не хватит уже. Приду завтра.

Он мнется в прихожей, глядя, как я складываю в рюкзак шлепанцы и маленький совок с щеточкой. Он словно ждет, что я предложу помочь ему с гостиной. Но моя миссия закончилась. Я сделала все, что от меня требовалось, и даже больше — холодильник был его обязанностью. Я не останусь здесь ни на минуту. Да и Арун, если честно, так меня достал нытьем и ожиданием какого-то повышенного к себе внимания. Кто он такой, в конце концов? Просто чужой человек, с которым нам угораздило в одном времени и пространстве недолго побыть соседями.