Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Это Тереза, она подводит завершающий штрих под встречу и наш с Ксавье обмен.

На общем собрании департамента обсуждается, как привести внутренние процессы к одному знаменателю. Кроме нас, в департаменте еще пять отделов, и каждый по-своему сумасшедший, но наш все равно не переплюнуть. На нас смотрят, как будто мы в карантине — непонятно, чего ожидать, вдруг заразные, вдруг бросимся? У каждого отдела свои стандарты и правила. Из нашего же лепили образец…

Стив рассказывает, чего мы достигли в деле стандартизации в отделе: вот это у нас есть, и то, и новые единые инструкции и рекомендации… Со стороны может показаться, что проделана огромная работа. Я не выдерживаю, говорю со всей наработанной за эти месяцы английской вежливостью, что, мол, как интересно, а где бы посмотреть эти чудесные документы, что решат наши проблемы, может, на внутренней сети где-то…

Неожиданно высший менеджмент cо Стивом во главе смущается. Да, говорит, сохраняя серьезное лицо, конечно, есть! Должно быть. В нашей сети. В папке по стандартизации. Да-да. Именно там.

Замечательно, говорю я, хорошо, что они там.

Конечно, я знаю, что их там нет. Как и ничего нет. Все — только на словах. После собрания я разыскиваю эту папку, хотя она хорошо запрятана. В ней только планы по составлению планов, таблицы по отслеживанию статуса — каждая в двадцати версиях. Лежат документы с громкими названиями, внутри которых — пшик. И много-много папок. Они как гибридные матрешки, в каждой папке по десять подпапок, а в них еще столько же. В этом бесчисленном разнообразии папок и файлов нет ничего по существу. И обновлялись они в лучшем случае пару месяцев назад.

После собрания прихожу к Стиву.

Я хочу помочь со стандартизацией, сократить раздробленность нашего департамента, почистить хаос. Я решила вовлечься . Может, именно для этого я здесь?

Я уже поварилась в процессе, говорю ему, вот недавно закончила разработку автоматизированной системы постановки задач, знаю, как все работает, в чем потребность, могу помочь с организацией процессов, стандартизацией основных документов… И знаете, мне нравится это, я готова — меня не надо мотивировать, я сама. Одно прошу — только не то, что я делаю сейчас. Не осталось никаких сил сидеть на этом карантине.

Нет, говорит мне Стив. У нас все должны работать на клиентском проекте, приносить деньги. Хорошо, говорю, я понимаю. А как насчет гибкости мышления? У нас сейчас все сикось-накось, работает как попало, неэффективно, и мы теряем до фига денег. Сейчас придет новый клиент, будете для него внедрять проект, и снова все будет как бог на душу положит. И что? Опять изобретать велосипед? В очередной раз? Почему бы на внутренний проект по наведению порядка в отделе не кинуть на три-четыре месяца людей на полную ставку? В итоге это снизит ваши же траты, а значит, косвенно заработает вам больше денег.

Мне кажется, я убедительна.

Нет, снова говорит Стив. У нас этим уже занимается Дейв. Дейв, говорю, занимается технической стороной, инструментами, разработчиками, а я — про административную, да и вообще, как может один человек, не прошедший ни через один из наших проектов, на своей шкуре его не переживший, организовать и упорядочить такие сложные задачи.

— И знаешь, — добавляю я вкрадчиво, — там же ничего нет, в этой папке.

— В какой папке?

— Ну, в папке по стандартизации — там ничего нет. Ничего. Пустота.

Нет, говорит он упрямо.

И ничего не добавляет.

Нет.

Нет.

Нет.

В последний день лета стоит теплая солнечная погода. Я совершенно растворилась в ней.

Мне теперь все равно. Больше не плохо. Почему-то хорошо и легко. Новая квартира на задворках Вестминстерского аббатства, куда я все же перебралась, — двухэтажная. Кроме меня — еще четыре постояльца, но они на втором этаже, а моя комната — на первом. Зато плачу я теперь девятьсот фунтов за все, включая коммунальные услуги, и до работы мне — десять минут пешком. Ежедневно хожу мимо Биг-Бена, перехожу Вестминстерский мост, косясь на «Лондонский глаз», миную госпиталь Святого Томаса. Иду в наш квадратный офис, только с другой стороны.

Тереза совсем почти не беспокоит меня. Я даже иногда шучу ей в ответ.

По утрам, проснувшись до будильника и лежа в кровати, я думаю о том, как не хватает мне любви. Я просто никак не могу полюбить всех этих людей и отнестись к ним спокойно, терпеливо, с пониманием, что у каждого в жизни есть своя тайна и своя боль, которая заставляет их защищаться или прятаться, делать и говорить порой неприятные вещи, чтобы обезопасить себя, не испытывать еще большей боли.

По выходным я завтракаю в кафе и пью карамельный кофе с миндальным круассаном. Смотрю на прохожих за окном во всю стену.

Сегодня я вышла из дома на улицу. Она с самого утра очень оживленная. Под окнами вдоль двухэтажных таунхаусов выстраиваются палатки небольшого рыночка: еда разных народов мира соседствует с одеждой из Китая. Это напоминает улицу Нижние Болота, по которой я впервые спешила к офису на встречу с Терезой почти год назад. В будни моя нынешняя улица на нее похожа один в один, но мне повезло: из всех палаток та, что у меня под окном, — с цветами. С утра я отдергиваю оранжевые занавески и вижу перед собой красочную поляну.

В ранний час город окутан непонятной дымкой, очень легкой, которая развеется к обеду, но пока еще не развеялась, и сейчас Лондон вдруг напоминает летнюю Москву: июль, утро рабочего дня, но уже так солнечно и тепло, что знаешь — к середине дня станет невыносимо жарко, а пока просто тепло. И от воспоминаний вдруг так хорошо. А еще оттого, что сегодня тридцать первое августа и я иду в летнем платье по совершенно летнему городу. Завтра, обещает прогноз погоды, все закончится, но это не важно. Почему бы прогнозистам не ошибиться. Наши, к примеру, все время ошибаются. Что, английским — слабо?

На работе я, судя по всему, произвожу странное впечатление. Сказать никто не решается, и только Дина, которая на взводе и говорит ровно то, что у нее в эту секунду на уме (и, кажется, еще до того, как она успевает толком понять, а что именно у нее на уме), спрашивает, все ли у меня в порядке, потому что я очень серьезная. Но я не серьезная! Спустя время она интересуется, почему я такая радостная в последние дни: я, наверное, влюбилась? Но я не влюбилась!

Последний день лета совпадает с последним днем работы Ксавье на проекте.

Полдня я подтруниваю над Ксавье: он пролил на себя какой-то цветной напиток. Потом наблюдаю, как же он не любит что-то делать, когда ему лень и скучно. Обычно это незаметно: он умело скрывает свои истинные чувства за длинными разглагольствованиями и изображением кипучей деятельности. Сегодня же мне приоткрывается завеса — я словно заглядываю в окно чужого дома. Ему нужно срочно проверить, верны ли коды, присвоенные значениям в длинной таблице. Несколько раз приходит Кейтлин и очень настойчиво просит его проверить эту таблицу: она срочно нужна ей для работы, говорит, что будет приходить и напоминать ему, пока он все не сделает. Но как только она уходит, он громко чихает и заводит со мной разговор о скорости чиха. И тут же лезет в интернет проверить, какая именно скорость у чиха, и выясняет, что сто миль в час… Я отвлекаюсь на свои дела, а минут через десять обнаруживаю, что он сидит в интернете, погруженный в чтение блога, описывающего физиологию чиха, сокращение мышц. Мне смешно. «Я тебя сейчас сдам Кейтлин с потрохами», — заговорщически говорю я, нагибаясь к нему. Он подмигивает и открывает таблицу с кодами. Следующие двадцать минут мы выясняем, каким оттенком оранжевого («все-таки это янтарный») нужно выделить неправильно присвоенные коды. В последнее время мне очень по душе оранжевый цвет, и я активно участвую в обсуждении.