Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

В обед, забросив дела, мы идем с Диной и Лешеком в парк при дворце архиепископа Кентерберийского. Я поднимаю с земли веточку липы, которая пряно пахнет Москвой и ее улицами после дождя. Дина рассказывает, как накануне порвала струну на гитаре. Поскольку она все-таки сумасшедшая, меня это совсем не удивляет.

После обеда мы провожаем Ксавье. Весь отдел по традиции окружает его стол. Он встает, откидывает быстрым движением челку со лба, обводит нас отеческим взглядом.

Можно не сомневаться — он приготовил речь! Продумал проникновенные слова, полные обретенной мудрости, — для нас, для простых смертных. Толкая речь, он использует навыки, полученные на курсах ораторского мастерства, а может, копирует манеру неизвестного авторитета, который некогда произвел на него впечатление своей убедительностью.

— За время работы здесь я вынес для себя три важные вещи, которыми хочу поделиться с вами…

Я не могу вникнуть, в чем заключаются эти три главные вещи, зато я слышу его покойный, умудренный тон, вижу подернутые дымкой глубокого знания глаза, легкую небрежность позы… Он говорит, присев на край стола, изредка делая драматические паузы и чуть опуская глаза вниз, словно возвращаясь в памяти к месяцам его работы здесь. Его речь должна мотивировать нас на будущие свершения. Он обращается ко всем, нисколько не смущаясь, что среди окруживших его людей партнер, несколько директоров, менеджеры. Напоследок он учит нас всех. Блестит последним заходящим солнечным лучиком в нашем темном царстве.

Все слушают любезно, улыбаются и хлопают в конце. Как всегда. Его речь точно так же безразлична окружающим меня людям, как и речи других, когда-либо покинувших эти стены. Десять минут спустя никто уже не помнит, о чем он говорил.

После работы все идут на drinks по случаю его ухода. Он уходит, а мы остаемся, те, кто еще по каким-то причинам не отбыл свой срок. Сколько его еще отбывать и есть ли возможность условно-досрочного, я не знаю.

В пабе пью апельсиновый сок, сказав всем, что он с водкой, чтобы ко мне не приставали. Рядом сидит Марк. Чуть манерничая, он сообщает Паломе и остальным, что он противник свадеб и если и устроит когда-нибудь свадьбу, то только потому, что ему за всю жизнь задолжали подарков — сколько он подарил на всякие помолвки, свадьбы и деторождения, одному богу известно. Когда он не в стрессе и не сидит в переговорной перед телефоном, он, наверное, и мертвого рассмешит: тараторит, гримасничает, остроты так и сыплются с его языка, что устаешь смеяться, ощущаешь себя в стендап-комедии.

Интересная у нас компания. Всем присутствующим больше бы пошли другие занятия — быть моделью, комиком, дизайнером интерьеров, инженером робототехники, фотографом, писателем, домохозяйкой или — я смотрю на Эдну — жрицей, но все мы почему-то здесь проверяем длинные столбцы цифр в обстановке, больше похожей на странный концентрационный лагерь для души.

— Что ты будешь пить? — спрашивает Том, по английской традиции отправляясь покупать напитки для всех.

— Апельсиновый сок.

— Понятно, пиво.

Не моргнув глазом, он уходит. Интересно, а какое занятие больше подошло бы Тому, чего бы он хотел.

— Том, а чего ты хочешь? — спрашиваю я, когда он ставит передо мной стакан с апельсиновым соком.

— А я хочу выиграть в лотерею, — отвечает он, не задумываясь.

— Это неинтересно — дело случая, на это никак не повлияешь.

— Не повлияешь, — соглашается он, — но можно покупать лотерейные билетики.

— Ты покупаешь? — улыбаюсь я, вспоминая анекдот в тему.

— Каждую неделю. Однажды я выиграю, — и смотрит, как всегда, в лоб, ни тени улыбки.

Ни с того ни с сего я спрашиваю Ксавье: «А у тебя есть братья и сестры?»

Ксавье оглядывается на меня. Да, говорит этот зазнайка, всего их пятеро: два старших брата, старшая и младшая сестры, а он четвертый. Нашел в телефоне фотографию, показывает. А там — словно заставка к древнему сериалу «Династия» на французский манер. Красивый холеный французский клан с кучей всевозможных детей, внуков. Эти его братья и сестры, их дети. Мужчины поголовно в поло, женщины в летних платьях и как одна чем-то похожи на принцессу Каролину Монакскую. «Old money», сказала мне про его семью Рика. [8] Наследственное богатство.

Цепляет что-то на этом фото, намек на то, чего я не знаю: хитросплетения отношений и эмоций. Там же целая Санта-Барбара за этой фотографией. Вот его средний брат, очень красивый, и на которого Ксавье невероятно похож, только видно, что брат совсем не прыгучий — скорее, устойчивый. Я смотрю удивленно то на фотографию, то на Ксавье: «Ты так похож на брата!» Он не реагирует. А он и правда похож, и, наверное, ему это говорили миллион раз. Может, его с ним сравнивали, ставили в пример, брат, скорее всего, успешен и спокоен… И вдруг уже кажется, что дело совсем не в самолюбовании и эгоизме, а в попытке любой ценой привлечь к себе внимание, получить одобрение…

— Слушай, а чем они занимаются? Они во Франции живут? Вы из Парижа? А где ты родился? — я жадно расспрашиваю его обо всем сразу.

— О! Столько вопросов! Может, мне созвать отдельную встречу для этого?

— Да вы просто как какая-то книга.

Сто чертовых лет французского одиночества.

— Ну да, у каждого что-то свое…

Вспоминаю вдруг, как пару недель назад на очередной нашей встрече, предваряя его отчет, который шел последним, я сказала стандартную английскую фразу: «A теперь, last but not least, Ксавье с отчетом о…» [9] Последний по порядку, но не по значимости.

И как он тогда вдруг выпал из своей постоянной стремительности, посмотрел на меня щенячьими глазами и сказал неожиданно искренне, так, словно мы были одни, а я призналась ему в любви:

— Спасибо за это!

— За что? — не поняла я.

— Ну вот за это — last but not least…

…Ухожу я рано. Снова иду по мосту навстречу одноглазой башне и останавливаюсь посередине — просто задержаться здесь. Раз уж говорят, что завтра погода испортится, то хочется впитать в себя остатки летнего тепла. Слева — офис и госпиталь. Справа — Биг-Бен. За спиной — «Лондонский глаз» и Южный берег, а впереди вдалеке виднеется Сент-Джордж-Уорф, где я прожила первые полгода, и здание МИ-6. К нему вдоль реки ведет дорога, по которой я столько раз шла домой, неся на плечах то незримое и бесплотное, что навалилось на меня. И неожиданно я чувствую, что Лондон заканчивается. Как заканчивается, почему заканчивается — ничего не знаю. Словно это был «проект», непонятный глобальный эксперимент, и он завершается. То, что должно было произойти, произошло. Понять все это можно будет уже позднее, потом, а пока вот так.

В этот момент на Темзе перед моими глазами разворачивался речной пароходик. Небо слева, там, где контора, темнеет наползающими тучами — будет дождь и, может, даже гроза. С другой стороны моста ряженый шотландец играет на волынке. Все для туристов! Воздух пахнет нагревшейся на солнце пылью. Мне тепло и легко, и я думаю, что вот этот момент я точно запомню навсегда, очень хорошо, во всех деталях, образах и ощущениях.