Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

Я лежу дома, и мне все равно, как оно выстрелит. Даже больше — мне все равно, как пройдет подготовка отчета в этом месяце, потому что меня там не будет. Я чувствую небольшое разочарование, что решение не я сама приняла, а оно стало результатом нелепой случайности с ногой. Могла бы ведь и сама послать это все — к тому и шло: уже давно я знала, что решение всех проблем — to fuck up, ну, в смысле — зафейлиться, позволить себе провалиться. Перестать держаться за результат, перестать пытаться сделать все «хорошо и правильно» в мире, где сделать это невозможно, и чем больше ты стараешься сделать как лучше, проявить ответственность — тем больше реальность смеется над тобой, поворачивая все вкривь и вкось, ломая твои планы, меняя условия. Но я все равно пытаюсь ухватить ее за хвост и подчинить, проконтролировать, не дать выпасть за рамки моих ожиданий. А сейчас мне безразлично, я испытываю небывалое облегчение от того, что я не буду ничего делать, и даже если бы хотела — теперь не могу. Лежу дома и смотрю в потолок. Сосед на работе, поэтому я бренчу на гитаре, не беспокоясь ни о чем. [14] Здесь: всё провалить (сниж.).

После сообщения о переносе встречи Тереза исчезает с радаров. Днем звонит Дина, интересуется, как у меня дела. Дела у меня нормально, лучше не бывает. «Кейтлин с Рикой опять, по-моему, ничего не делают с социальными взносами. Не знаю, кажется, там полный бред», — предупреждает она. Я еще раз думаю о том, насколько же мне все равно. В комнате светло, и я вдруг понимаю, что за время, проведенное в Лондоне, я ни разу не оставалась дома в рабочий день, а еще — не могу вспомнить, когда в последний раз проводила целый день, лениво валяясь в постели, то читая книжку, то засыпая.

На следующий день с утра ко мне возвращается легкий призрак былого беспокойства и ответственности. «Все-таки у меня с ногой проблемы, а не с головой, значит, работать я могу… Из дома, например». Нет, я не хочу работать из дома! Я хочу законно пару дней поболеть, не напрягаясь. Я думаю про Дину: она осталась там одна. Вчера на нее попытались перевесить работу Рики по социальным выплатам, и вечером она мне позвонила уже порядком издерганная. Не хочется оставлять ее один на один с нашими чудесными коллегами. К обеду чувство ответственности и чертова сердобольность берут надо мной верх. Я звоню Лешеку и прошу привезти мне рабочий компьютер. «Заодно пообедаем вместе», — говорю я. Он с радостью соглашается возможности под благовидным предлогом слинять из офиса.

На улице погодный ренессанс. Солнце слепит, изгоняя тени из всех подворотен. Забросив ноутбук ко мне, мы спускаемся в кафе по соседству. Я скачу на одной ноге, обутая в тряпичные кеды Дины, которые она мне одолжила, потому что моя нога так распухла, что не влезает ни в одни мои туфли. Рукой цепляюсь за Лешека. Мы берем пиццу, кофе и сидим перед огромным окном, выходящим на перекресток с железнодорожным мостом.

— Как там? — говорю, кивая неопределенно в сторону офиса.

— Хм, знаешь… как обычно, да… как обычно, — он посмеивается. — Я сижу, стараясь, чтобы моя голова не особо виднелась из-за перегородки, и не встречаюсь ни с кем глазами. Там какая-то проблема опять… Рика что-то говорит, Дина… Я не слушаю, ты же знаешь. Мне кажется, что если не вслушиваться, то никто, скорее всего, не вспомнит о тебе.

Мы молчим. Мне так спокойно. Я уже давно не чувствовала себя настолько хорошо. Кажется, я даже в чем-то благодарна моей ноге, моей судьбе.

— Мне нравится тут сидеть и смотреть на людей. Кажется, я могу так бесконечно, — говорю я ему.

— Как твоя нога?

— Болит. Когда лежу — не болит. Могу немного ходить, но чем больше наступаю, тем больше болит и опухает.

Я подворачиваю джинсы и показываю ему синюю щиколотку: теперь из темно-синей она стала фиолетовой.

— Можешь пугать ею людей, — кивает Лешек. — Зачем тебе компьютер?

— У меня же нога болит, а не голова… Хотя, если честно, сама не знаю.

— Может, тебе кажется, что ты на атомном реакторе, на подводной лодке, что без тебя начнется война, случится катаклизм, Земля сойдет с орбиты?

— Да, — я смотрю на него очень серьезно, — именно. Но что делать, Лешек?

— Сложно сказать. Знаешь, у меня никогда не бывает таких мыслей, но я сижу здесь изо дня в день и думаю, что немного странно… понимаешь… что мы так суетимся, так стараемся, чтобы правильно заполнить циферки в таблице и отослать клиенту, которому это все не нужно, потому что его сотрудники на местах все равно разбирают этот отчет и делают по-своему. Но сколько людей вокруг включено в процесс! Мои друзья спрашивали, чем я занимаюсь, а я даже не могу точно сказать им. Экселем? Мы занимаемся экселем? Это как-то несолидно, тебе не кажется? Пятнадцать человек с нашей стороны и еще неизвестно сколько со стороны клиенты занимаются целыми днями тем, что собирают информацию в эксель. Очень странно. Я думаю об этом, когда учу очередной аккорд. Он мне сложно дается, но я знаю, что если я выучу его, а потом еще один и еще, то у меня получится мелодия, а потом я даже смогу спеть песню. А что дает наше ежедневное сложение букв и цифр? И главное, никто больше ничем не занимается! Тереза была моделью. Ксавье мог бы строить роботов… Я, может, пел бы песни на улице. Сидел бы бомжом. А так мы не бомжи, но что мы делаем?

— На людей сейчас смотрим!

— И мне это нравится.

— И мне. Совсем не хочется никуда, и ни о чем думать не хочется. Я бы так сидела и болтала с тобой.

— Я тоже. Как сосед?

— Никак. Я его не вижу. После письма от лендлордов о нем ни слуху ни духу.

— Победила его?

— Вроде бы, но как-то нет никакой радости от победы.

Мы еще долго сидим, болтаем, подставляя лица солнцу. Как же спокойно! Я даже и не вспоминаю, что на работе в этот момент происходит обычная суета. Когда подходишь к этому высокому зданию, то словно попадаешь в поле высокого напряжения, а потом еще носишь его с собой в голове. И только моя вывихнутая нога (я все же думаю, что разрыва связок нет, ну, может, надорвала слегка, не больше) словно оттянула на себя это напряжение из головы. Как будто нога меня спасла от этого, порвала связь с тем, что удерживало меня.

Мы прощаемся с Лешеком, и я поднимаюсь в свою комнату, все еще с легкостью на душе.

Дома сажусь за стол, открываю рабочий ноутбук и подключаюсь к сети. Я забываю про главное — закрыться. Когда я иду в офис, я всегда внутренне собираюсь, представляю себе какие-то светящиеся коконы вокруг себя, закрывшиеся, как цветы, чакры, стены из воды, зеркала, отражающие эмоции других людей, я глубоко дышу и веду себя очень внимательно — не дай бог слишком раскрыться, поддаться и начать в этом состоянии спорить. После такого остается ощущение, что из тебя вычерпали жизнь, что огонек твой еле теплится. Поэтому нужно собраться.