Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

– Джим, я очень ценю возможность работать с тобой, но…

– Что? Тебе Гери предложил больше денег?

– Я не собираюсь увольняться. Лучше работы у меня не было и, скорее всего, не будет…

– Оʼкей, оʼкей, что нужно?

– Мне нужен трехмесячный отпуск за свой счет.

Джим выпучил глаза.

– Чтобы делать что?

– Джонс Хопкинс предлагает трехмесячный грант в Вашингтоне – написать историю советского урбанизма.

Джим начал барабанить пальцами по столу.

– Ммм, любопытно, – задумчиво произнес Джим. – И ты знаешь, что писать?

– Конечно.

Джим продолжал барабанить по столу.

– Любопытно… Вот тебе мои условия. Через три месяца ты возвращаешься и работаешь у меня еще год, нет, лучше два. Все, что ты там напишешь, будет подписано Alexander Shults, James Melamed Partners , а мы сделаем несколько пресс-релизов. И последнее: по дороге ты заедешь в город Колумбус, куда я всю жизнь собирался, но так и не доехал, и сделаешь мне кучу фотографий.

– Принимаю все три, – быстро сказал Шуша, стараясь скрыть ликование. – А что хорошего в этом Колумбусе?

– Там жил некто Ирвин Миллер. Унаследовал успешный семейный бизнес, а потом создал фонд, который платил знаменитым архитекторам, чтобы те строили что-нибудь среди кукурузных полей. Увидишь там Сааринена, Мейера, Вентури, Пейя, Пелли и других того же уровня.

– Отлично. Выставка достижений народного хозяйства.

В конце апреля Шушины соседи – профессор Куропаткин с женой Маргаритой – собирались ехать из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк на машине и прибыть туда 26 мая, примерно в то же время, когда Шульцу надо было быть в Вашингтоне.

– Поезжайте с нами, – сказал ему Куропаткин. – Увидите всю Америку. Практически маршрут Ильфа и Петрова. Лишних денег тратить не придется, ночевать будем на кэмпграундах, у нас с собой палатка и спальные мешки. Мешок для вас найдется.

– Звучит заманчиво. Но я думал взять с собой Аллу, если найдем, куда пристроить детей. Она тут что-то загрустила. Дети ее стесняются, она якобы не так одета.

Профессор оглянулся, не слышит ли Маргарита, и сказал негромко:

– Не делайте этой глупости. Если вы хотите серьезно работать, вам надо быть свободным. Не упустите!

Уговорить Шушу было легко, кроме всего прочего, с машиной упрощалось посещение Колумбуса. Аллу, как выяснилось, взять было невозможно – через неделю ей предстояло стать, как ни странно, преподавателем английского языка в школе – три раза в неделю по три часа.

– Не понимаю, – говорила она Шуше, – у них наверняка есть преподаватели, для которых английский язык родной. Я, конечно, рада начать что-то делать, но почему им понадобилась иностранка?

– Мексиканские дети, – отвечал ей американизированный Шуша, – не видят необходимости учить английский язык, потому что дома у них говорят по-испански. Они вообще не верят, что можно выучить иностранный язык. А когда увидят, что ты, из неведомой России, говоришь на хорошем английском, они, может быть, поверят, что у них тоже получится.

Профессор и Маргарита взяли на себя роли мистера и миссис Адамс из “Одноэтажной Америки”. В качестве транспортного средства, вместо “форда” 1935 года, они предложили тоже “форд”, но 1980-го, и не “благородно мышиного”, а шоколадного цвета.

Таланты профессора и Маргариты находились в странном противоречии с их профессиями. Математик Куропаткин обладал ярким творческим воображением, в речи употреблял сложные метафоры и неожиданные сравнения, при этом был абсолютно не приспособлен к быту и плохо считал в уме. Маргарита, преподающая “арт” в средней школе, наоборот, поражала энциклопедическими знаниями и способностью решать любые логические проблемы.

Вечером перед отъездом Шуша привез к ним, как договаривались, свои два чемодана и положил сверху на чудовищную груду вещей, уже занимающую полкомнаты. Стало ясно, что в одну машину все это влезть не может.

– Не оставить ли дома профессора? – игриво спросил архитектор.

– Нет-нет, – вмешался их сын, приехавший на несколько дней из Нью-Йорка, – родителей разделять нельзя, потому что это не два человека, а один.

Он был прав. В поездке Шуша в этом убедился. Водители иногда ведут с собой мысленный диалог вроде “сменю-ка я сейчас полосу, там впереди два грузовика, и там менять полосу будет труднее, и, кстати, прибавлю немного скорость, чтобы разогнаться перед подъемом”. Чем опытнее водитель, тем больше вероятность, что такой внутренний диалог у него будет происходить неосознанно. У профессора и Маргариты этот диалог происходил на уровне подсознания. Но вслух. Кто бы из них ни рулил, форма диалога не менялась: один произносил реплику, другой – следующую. Мысленный диалог водителя в их исполнении выглядел так:

Профессор . Не сменить ли мне сейчас полосу?

Маргарита . Хорошая идея. Там впереди два грузовика, менять будет труднее.

Профессор . Может, и скорость прибавить немного?

Маргарита . Конечно! Надо разогнаться перед подъемом.

Между мужем и женой была некоторая разница. Когда за рулем сидел Шуша, жена полностью отключалась, а муж – нет. Математик продолжал вести машину вместе с архитектором. Разумеется, вслух. В какой-то момент Шуша осторожно попросил профессора этого не делать, и тот перестал, но было видно, что он мучается. Тогда Шуша попросил его перестать этого не делать, но гордый Куропаткин отказался, и, когда Шуша был за рулем, тот продолжал молчать, стиснув зубы.

…Пока Шуша с ужасом рассматривал кучу вещей, профессор демонстрировал олимпийское спокойствие.

– Вы не знаете Маргариту, – сказал он, – все прекрасно поместится. У нее в голове уже выстроена трехмерная модель каждого предмета, и сейчас она занята комбинаторикой. Как только решение будет найдено, погрузка займет считаные минуты, потому что в ее голове для каждого предмета уже будет определено не только место, но и порядок загрузки.

Когда Шуша приехал на следующее утро, он сразу заглянул в машину. Произошло чудо. Все сошлось, как в головоломке: выступы одних предметов пришлись точно в углубления других. Машина казалась полупустой…

Последние две недели перед поездкой были посвящены выбору пути. Окончательный маршрут напоминал карту метро Лос-Анджелеса. Когда оно строилось, в мэрии шли битвы – каждый представитель этнической группы тянул линию в свое гетто. В результате первая линия метро стала причудливым зигзагом. Маршрут Шульца и Куропаткиных возник по тем же принципам и выглядел примерно таким же зигзагом, но в масштабе целой страны. Были составлены списки друзей и объектов, которые надо посетить. Шульц рвался к архитектуре, в его список входили город будущего Аркозанти, школа-студия Райта Талиесин-Вест, стеклянный дом Джонсона, постмодернистская Пьяцца д’Италия, дом над водопадом того же Райта, мемориал Майи Лин, Колумбус, плюс несколько старых друзей и знакомых. Список Куропаткиных включал национальные парки, природные заповедники, зоопарки, чудеса природы и тоже нескольких знакомых. Конфликтов не возникло. На карту нанесли все точки из обоих списков, и Маргарита мгновенно выстроила оптимальный зигзаг.