Александр Проханов - Горящие сады

Пообедали в солдатской столовой, отправились обратно к «уазику». Теперь с Волковым уселся тот самый офицер-красавец, который их встретил вначале. Волков взял автомат, готовый откинуться на сиденье. Дверцу открыл замполит, все такой же строгий, натянутый:

— Один просьба есть. Вы скоро Союз, Москва. Вот телефон. Позвонить. Там, Пушкино, моя жена, дочь: Катя, Лена. Я жив, здоров. Я Горный институт учился. Теперь жена, дочь, — он протягивал Волкову листок с телефоном, и тот, тронутый до нежности к его бесстрастному, черноусому, ставшему вдруг родным лицу, взял торопливо листок. Смотрел из машины, как он стоит, удаляясь, отдавая на прощанье честь.

Застекленная диспетчерская вышка над бруском аэродромного здания. Взлетное поле глянцевитым озером мерцает в струйках тумана. Под желтым небом стоят вертолеты, опустив тяжелые, словно отсыревшие лопасти. За ними отражают зарю прижатые к земле перехватчики. Еще дальше, готовый к погрузке, с откинутым хвостовым трапом, темнеет транспорт.

Хасан поднял Волкова в рассветных сумерках.

— Есть информация от Навруза: идет караван с оружием. Назначен вертолетный поиск. Полетите? — Волков, торопясь, оделся, вышел за Хасаном, поправляя на плече аппарат. — Часть оружия — для местных банд, другая — в Кабул, там идет, судя по всему, тайное накопление оружия, — объяснял Хасан по дороге, глядя на желтую от зари асфальтовую ленту, и шрам на его выпуклом лбу казался латунным. — Навруз передал, что брат мой, Феруз, идет навстречу оружию. Может, он уже в караване.

Миновали аэродромный шлагбаум, по бетонным квадратам подкатили к вертолету, крутившему в звоне винты. Занджир в летном костюме у раскрытой дверцы на консоли укреплял пулемет. Чуть улыбнулся Волкову и сразу вернул лицу прежнее сосредоточенное выражение. Поднялись по дрожащему трапу. Погрузились в биение, в вибрацию, в запахи сожженного топлива. Захлопнулась дверь. Занджир, застегнув шлемофон, прошел в кабину. Хасан тронул рукой пулемет, проверяя его ход на шарнире. Машина качнулась, пошла, скользнула над утренними кишлаками, над их хрупким вафельным оттиском.

Волков сквозь иллюминатор бережно касался зрачками замкнутой в квадратные стены, но открытой и беззащитной сверху жизни. Дворы с редкими вспышками битого стекла на земле. Кто*то в красном, кажется женщина, толчется у двух белесых коров. Кто*то бежит за собакой. Оседланная лошадь, мягкий дым, заслоняющий глинобитную округлую крышу, голые деревья сада, и на крыше желтые разложенные плоды — то ли урюк, то ли цитрусы. Окрестные незасеянные наделы, похожие на соты, с блестящей жилкой арыка. Все обнажено, доступно зрению. И хотелось поскорее пролететь, подальше отнести пулеметы.

Вертолет порхнул над озерами, латунно-желтыми, с недвижной блестящей рябью, пересек прямую черту вчерашней автострады, по которой мчались к границе. И горы взбухли, как каменные пузыри, покатили выпуклые тяжелые складки.

Среди дрожания обшивки, чувствуя спиной холодную покатость цистерны, колыханье воздушных масс, Волков следил за клочьями неживого тумана над ущельями, над слюдяными застывшими реками, грязно-белыми воротниками снега. Снег таял, сочился, открывал зеленые склоны, сырые черные осыпи. Глаза чутко обращались к земле, ожидая выстрела. Но вертолет мирно, ровно парил, погружаясь в ущелья, огибая острый гранит. Кружил над вершинами, пронося волнистую тень, растворяя чувство опасности и ожидания, и Волков больше не высматривал караван, не ждал бледной вспышки, прошибающей алюминий. Из кабины вышел Занджир, расстегивая шлемофон, наклонился к Хасану, что*то крикнул в ухо, подставил для ответа свое. Повернулся к Волкову.

— Горючий мало! Бак мало! Скоро домой!

И снова исчез в кабине. В ровном металлическом дребезжании тянулось время. Внизу туманило, заволакивало и опять раскрывало синюю воздушную толщу. Те же скалы, склоны, река, волнистая ниточка тропки. Волков подумал, что рейс неудачный, закрыл глаза, отдаваясь дремоте. И вдруг почувствовал слабую дрожь, прокатившуюся по вертолету. Очнулся: все было так и не так. Те же оползни, мягкие влажные тени. Но Хасан жадно прилип к стеклу, вдавливался лбом в иллюминатор, стараясь ухватить пространство, исчезающее за хвостом вертолета. Машина стала крениться, высвистывая лопастями, входила в вираж, косо снижалась, пронося под собой пестроту приближавшихся склонов.

— Караван! — оторвался от стекла. — Караван!

— Где? — Волков протер запотевший от дыхания круг. — Где караван?

Вертолет прошел над серой зеленью, взмыл, достигая вершины, и оттуда открылись другие долины и горы, другая синева и туманность. Стал разворачиваться, соскальзывать вниз, пропуская под брюхом откос. И близко, под тенью винта, на тропе мелькнул караван, десяток лежащих верблюдов, плотно прижавшихся, в серых тюках, и чуть видные фигурки людей. На один только миг, и скрылись, будто померещились. Хасан метнулся к кабине, что*то беззвучно кричал, нервный и бледный. Волков пошел за ним, вернулся.

— Или оружие, или товары, контрабанда. — Хасан жарко дохнул на Волкова. — Залегли! Маскируются! А район тот самый, указанный! — Глаза его округлились, дрожали, шрам покраснел, словно опять стал раной. Он оглядывался на пулемет. — Еще раз пройдем и зависнем, что будут делать?

Вертолет заскользил, снижаясь, гася скорость, и словно распушился, повис над тропой. Волков ясно увидел недвижно лежащих людей и животных. Верблюдов с округло вздутыми живыми боками, с опрокинутыми, сваленными набок тюками. Двое людей смотрели, запрокинув белые капельки лиц. От них к вертолету потянулись прерывистые легкие, нити, исчезая за тенью винтов.

— Огонь! Бьют! Не выдержали! Нервы не выдержали! — Хасан оскалился почти счастливо, смотрел на порхающие трассы, готовый распахнуть овальную дверь, опрокинуть вниз пулеметное дуло. — Засекли караван!

Машина рванулась, свирепо, надсадно гудя. Взмыла к вершине. Трепетала в пустой синеве, где туманились и зеленели долины. Легла в боевой разворот, готовая разить в свистящем косом полете. Испытывая давление падающей косо машины, Волков схватился за спинку пилотского кресла и в стеклянно выпуклой сфере меж головами и шлемами увидел приближавшийся караван — погонщиков, подымающих ударами верблюдов. Почувствовал сквозь тающее пространство тяжесть тюков, разъезжающиеся ноги животных, злые взмахи людей. По ним туго и хлестко, сотрясая машину, ударила сдвоенная пулеметная очередь, сводя на тропе узкий огненный клин. И следом, отбросив назад вертолет, остановив его в небе, в пламенном дыме сорвались с кассет снаряды, прянули вниз, откликаясь внизу пыльными шарами огня, взрывая тропу, скалу, караван. Вертолет тяжело, будто ударяясь днищем о камни, проутюжил склон, ложась в широкий вираж, отлетая к вершине, набирая для атаки пространство. Устремился к земле, и сквозь оплетку бронированных стекол возникла горящая цель: опрокинутые навзничь, бьющиеся в пламени верблюды, бегущие люди. Один верблюд, струнно вытянув шею, высоко выбрасывая ноги, бежал, неся на горбах дымящийся тюк. Из дыма уда ;рил взрыв, расшвыривая мохнатую копоть, оставляя на месте верблюда клубящийся прах.