Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Для обоих писателей толчком к созданию романа является какой-нибудь реальный эпизод. Самоубийство соседки стало той зародышевой клеткой, которая позднее разовьется в «Анну Каренину», как Турский бал в честь окончания коллежа, на котором присутствовал Бальзак, породит Феликса с его восторгами по поводу роскошных плеч «Лилии долины». Обоих подтолкнуло к творчеству чтение. Неожиданное начало пушкинской повести [484] «Гости съезжались на дачу». подсказало Толстому первую фразу «Анны Карениной». Бальзак пишет «Лилию», которая задумана в подражание «Сладострастию» Сент-Бёва, «но только лучше». Начало положено обоими, но их писательская техника совершенно разная. Толстой любит смотреть на одних персонажей глазами других и, таким образом, показывать их под разными углами зрения. Мы знаем Наташу такой, какой она видит себя сама, какой ее видит мать, сестры, князь Андрей, Пьер Безухов. Отсюда эта поразительная выпуклость образа. Бальзак делает упор на внешний облик и поступки героев.

Можно ли сказать, что Бальзак – более значительный писатель, чем Толстой? А Толстой – правдивее Бальзака? Ранжировать произведения искусства кажется мне самым бесполезным занятием. «Отец Горио» отнюдь не лучше «Анны Карениной». И то и другое – шедевры. Самое большее – кто-то рассудит, что сдержанный пессимизм Бальзака предпочтительнее толстовства. Если бы Бальзак не умер молодым, его старость была бы совсем иной, нежели старость Толстого. Мне приятно представлять его счастливым, свободным от денежных проблем, получившим наконец признание и почести, единственная ценность которых заключается в том, что автору уже не нужно их завоевывать. Госпожа де Бальзак была ему любящей супругой достаточно долго, что удовлетворяло его чрезмерный темперамент. Конечно, у него не было этих странных терзаний, которые повергали Толстого в безнадежное отчаяние. Бальзак, как говорил о нем Ален, был похож скорее на спешащего кюре, который поторапливает исповедь своего прихожанина. Долгое время он сам себе отпускал грехи.

Толстой никогда не прощал себе грехов. В последние годы жизни он не написал ничего значительного и, находясь в зените славы, мучил надуманными проблемами своих домашних. Бальзак исследовал разные сферы человеческого бытия, которые собирался превратить в романы. Он дописал бы наконец «Сцены военной жизни», показал бы развитие общества времен Второй империи, которое предвидел заранее. Власть Нусингена окрепла, Растиньяк становится министром Наполеона III. Из Кастильоне [485] Кастильоне Вирджиния ди , графиня (1837–1920) – итальянская куртизанка. получилась бы героиня прекрасного романа, в котором соединились бы политика и чувственность. Блонде был бы префектом Сены. Нищие писатели из богемы («Утраченные иллюзии») стали бы завсегдатаями Компьеня. Выход Коры Перл и Гортензии Шнейдер [486] Перл Кора (1835?–1886) – английская куртизанка, дама парижского полусвета. Шнейдер Гортензия (1835–1920) – французская актриса. на сцену «Человеческой комедии» имел бы необычайный успех. Какая жалость, и скольких часов увлекательного и всепоглощающего чтения мы лишились! Пруст, хотя и умер молодым, успел написать свое «Обретенное время», которое стало естественным завершением труда и жизни романиста. Очень жаль, что Бальзаку не хватило времени создать единую книгу из своих романов, и очень хотелось бы, чтобы и Толстой, которому это было по силам, тоже задался такой целью. Но увы – деспотичный Чертков [487] Чертков Владимир Григорьевич (1854–1936) – близкий друг Л. Н. Толстого, редактор и издатель его произведений. – Ред. не спускал с него глаз…

Лорд Моран [488], личный врач Уинстона Черчилля с 1940 по 1965 год, вел дневник. Вместе с показаниями сердечного пульса он записывал туда и высказывания своего знаменитого пациента. Прошло чуть больше года со дня смерти Черчилля, и Моран опубликовал свои записки. Но сразу же со всех сторон посыпались протесты. Королевский физический колледж (аналог нашей Коллегии врачей) заявил, что содержание этих записок будет тщательно изучено, так как соблюдение профессиональной тайны остается одним из незыблемых правил врачебной профессиональной этики. И это святое правило: больной должен полностью доверять своему врачу. Но как он может ему доверять, если знает, что врач записывает все его откровения? Разве можно себе представить, чтобы святые отцы де Лашез или Летелье опубликовали у Барбена [489] Экс де Лашез Франсуа д’ (1624–1709), Летелье Мишель (1643–1719) – иезуиты, духовники Людовика XIV. Барбен Клод (1628–1698) – книгоиздатель, современник Людовика XIV. «Откровения „короля-солнца“»?

Рэндольф Черчилль [490], сын премьер-министра, выдвигает другие серьезные возражения. После 1943 года лорд Моран описывает Черчилля как человека старого и обессиленного; похоже, именно в этом он видит причину осложнения отношений между Черчиллем и Рузвельтом, ошибки Ялтинской конференции, ослабление английского влияния. Между тем, как справедливо возражает Рэндольф Черчилль, если кто и выглядел обессиленным и умирающим, так это президент Рузвельт. Премьер-министр не только не нес ответственности за ошибки того периода, но, наоборот, пытался их предотвратить. Если в какие-то дни он казался лорду Морану ослабевшим, то это лишь потому, что врача вызывают только при плохом самочувствии пациента. К тому же какую историческую ценность могут представлять эти ночные записи о послеобеденных разговорах? «Я опросил людей, чьи высказывания цитируются в этих записках, – прибавляет Рэндольф Черчилль, – и в результате получил большое количество опровержений».

Как нам относиться к этим опровержениям и к самой книге? Что касается меня, несмотря на первоначальное предубеждение, я с живейшим и неослабевающим интересом прочитал этот огромный труд. Никто не может отрицать, что Черчилль был выдающейся личностью, а в высказываниях выдающейся личности, пусть даже неточно переданных, всегда можно почерпнуть много ценного. К тому же лорд Моран сопровождал своего пациента в поездках на многочисленные международные конференции. Там он познакомился с действующими лицами самой главной исторической драмы нашего времени. А благодаря образованности и писательскому дару он смог создать их яркие портреты. Словом, книга заслуживает самого внимательного чтения. Однако при чтении нужно помнить о следующих обстоятельствах: а) врач по долгу службы чаще наблюдает больного человека, нежели здорового; б) точность записанных им разговоров остается сомнительной. «Все персонажи говорят, как Моран», – замечает Рэндольф Черчилль; в) эта книга была опубликована до того, как многие из действующих лиц сошли с исторической сцены, то есть слишком рано.