Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Чтобы писать о современном мире, писателю полезно знать, хотя бы приблизительно, какие силы движут этим миром. «Писателю XX века наука дарит огромное богатство новых открытий и увлекательных гипотез. Если он принимает этот подарок и особенно если у него достаточно таланта, чтобы переплавить этот материал в литературное произведение, он сможет разрабатывать античный сюжет о человеческой судьбе, используя возможности нового знания, в то время как его предшественники, даже самые талантливые, были этого лишены». Действительно, чем выделяются Лукреций и Валери в свои очень далекие друг от друга эпохи? В первую очередь тем, что они оба отвечали идеалу Сноу, обладая разносторонней культурой в области литературы и науки.

«Если наступит время, когда наука станет привычной и близкой людям, то поэт признает ее и примет в человеческую семью как дорогую и полноправную родственницу». Если… но это время еще не пришло. Если бы наследственность земляных червей или теории атома волновали нас так же сильно, как волнуют наши привязанности, артриты или половая жизнь, то культура, несомненно, стала бы единой. Поэты слагали бы стихи о нуклеиновых кислотах и о квантовой механике так же вдохновенно, как о своих робких возлюбленных и о смерти ребенка… Правда, физические теории, так же как данные генетики или биохимии, интересуют меньшинство. Дидро и Вольтер обладали гуманитарной и научной культурой в гораздо большей степени, чем Баррес и Анатоль Франс, Камю и Жироду. С развитием науки этот разрыв все больше увеличивается.

Зато ученый охотно принимает то, что способна дать литература. Ведь ученый – такой же человек: у него есть любовь, привязанности, политические пристрастия. И значит, ему тоже нужны поэты и писатели. Многие математики и биологи обладают несомненным литературным вкусом. В знаменитых научных центрах (Массачусетском и Калифорнийском технологических институтах) доля литературы в общем объеме изучаемых предметов неуклонно растет. Но идеалом считается универсальная образованность. Ею обладал Паскаль, и его научный склад ума сделал из него величайшего диалектика; ею отличался и сам Олдос Хаксли, и со временем станет очевидно, что этот выдающийся энциклопедист был еще и великим поэтом и великим умом – примером для будущих поколений.

Вюности я зачитывался Роменом Ролланом – и его эпопеей «Жан-Кристоф», и биографиями Толстого, Бетховена, Микеланджело. Я и сейчас восхищаюсь им. Он любил своих героев: художников, которые жертвуют всем ради искусства, подвижников, посвятивших себя выбранной миссии. Для нас он сам был таким героем, перенесшим травлю и изгнание, отстаивающим свои идеи. Случалось, мы расходились с ним во взглядах на текущую политическую ситуацию. (По поводу моих «Диалогов об управлении» он прислал мне замечательное письмо – щедрое и на возражения, и на похвалы.) Однако я никогда не сомневался ни в его мужестве, ни в его искренности, ни в его гениальности.

Ромен Роллан страстно увлекался индуизмом [477] «Rabindranath Tagore et Romain Rolland: Lettres et autres écrits». (Albin-Michel); Romain Rolland. «Inde (Journal 1915–1943)». (Albin-Michel); Оdette Аslan. «Тадоге». (Pierre Seghers). – Примеч. автора. . Испытывая ужас перед войной, насилием, жадностью, которые порождает богатство, он нашел среди приверженцев этой религии духовных братьев и учителей. «Я хотел бы, – писал он, – чтобы интеллект Азии непременно участвовал в работе европейской мысли. Моя мечта – увидеть однажды союз этих двух полушарий человеческого мозга». Он надеялся, что такому союзу больше всего сможет способствовать Рабиндранат Тагор, взволновавший Европу своей лирикой. В это же время молодые индусы признавались Ромену Роллану, что он открыл им подлинный Запад – Запад Сократа и Спинозы, Данте и Шекспира, Бетховена и Толстого. «Вы для меня, – писал Роллану один из них, – первый великий мыслитель, мечтающий о Европейском братстве… Станьте же вместе с Тагором первосвященниками этой новой веры».

Вполне естественно, что Роллан и Тагор вступили в переписку, и в первое же свое путешествие в Париж после войны 1914–1918 годов Тагор захотел встретиться с Роменом Ролланом. В «Дневнике» Роллана читаем: «19 апреля 1921 года визит Рабиндраната Тагора, который приехал вместе с сыном. Он остановился в отеле „Вокруг света“, в Булони-сюр-Сен. Он очень красив – даже чересчур, высок ростом, у него правильные черты лица и кожа того теплого оттенка, которым она обязана жаркому солнцу». Тагор действительно походил красотой на небожителя, а длинной бородой – на пророка. «Его лицо лучится великой и спокойной радостью, и эта радость сквозит во всех его речах. Он говорит только по-английски. Моя сестра переводит нам… Он похож на мага».

Та первая встреча оказалась счастливой. Роллан был очарован мягкостью манер, приветливой учтивостью своего гостя. Но, несмотря на то что Тагор был очень любезен, чувствовалась его убежденность в моральном и интеллектуальном превосходстве Азии. «Европа, – замечает он Ромену Роллану, – это хороший ремесленник, который создал замечательный музыкальный инструмент. Но он не может играть на нем. Музыкант – это Индия…» Он говорит также, что народ Индии осуществит идею «мира без насилия», а пассивное сопротивление индусов Ганди превратил в метод борьбы. На это Роллан возразил, что пассивное сопротивление эффективно для такого многочисленного народа, как индусы, но оно не может разрешить проблемы европейских народов, находящихся под постоянной угрозой уничтожения.

Тагор пел Роллану свои стихи, которые сам перекладывал на музыку. Европейская музыка его не трогала. Он признался, что если у него как у артиста на родине было много поклонников, то людей, разделяющих его идею примирения Востока и Запада, очень мало, буквально единицы. Здесь необходимо напомнить, что в 1921 году в индийских провинциях усилился национализм и разворачивалась борьба за независимость. Тагор, мечтающий о мировом братстве, находился в полном духовном вакууме. Во время первого визита и при последующих встречах Ромен Роллан понял, что, несмотря на уважение, которое питали друг к другу Тагор и Ганди, их разделяли глубокие противоречия: и идеологические, и человеческие.

Некий англичанин по имени Эндрюс [478] Фрир Эндрюс Чарльз (1871–1940) – англиканский священник, миссионер, борец за освобождение Индии, друг Тагора и Махатмы Ганди. – Ред. , который дружил с ними обоими, так описал их Роллану. Тагор – родом из знатной и богатой семьи, эстет, Ганди – из простонародья, сословия очень прагматического и не слишком наделенного воображением. В университете Шантиникетан, учрежденного Тагором, Эндрюс стал свидетелем спора этих двух величайших людей Индии. Ганди защищал идолопоклонничество, потому что, говорил он, народ не воспринимает абстрактные идеи. Европейцы на своих знаменах изображают орлов? А Ганди изобразит на них колесо прялки. Ганди принимал национализм и даже одобрял его. «Надо пройти через национализм, чтобы стать интернационалистом». Роллан сравнил Тагора с Платоном, а Ганди – с апостолом Павлом. «Да, – подтвердил Эндрюс, – Ганди – это настоящий апостол Павел».