Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Юный адвокат верит в Бога, хотя далек от католицизма. Его «Дневник» полон религиозных, поэтических, музыкальных излияний. Он прекрасно отзывается о Бетховене, что по тем временам необычно. Он по-прежнему верен Ламартину, Мишле, Ламенне. 18 ноября 1852 года он ужинает с Ламенне, который считает, что Наполеону III осталось два-три года и что его погубят финансовые проблемы. Вечная иллюзия оппозиции. Однако режим не тонет, и Эмиль Оливье тоже держится на поверхности. Он блестяще выступает во Дворце правосудия. Он выигрывает процесс против Берье [593] Берье Пьер-Антуан (1790–1868) – адвокат и депутат, защитник свободы прессы и королевской власти. – Ред. , громит великих прокуроров, судьи его поздравляют. Нищета отступает. Однако он пребывает в меланхолии. Рядом с ним нет женщины. Он влюбляется в девушку, та умирает в семнадцать лет. «Решаться на брак можно лишь тогда, когда найдете натуру, идеально подходящую вашей… мне выпало такое счастье. Но поскольку два раза подобное не происходит, мне следует отказаться от женитьбы».

1857 год. Для него – annus mirabilis [594]. Республиканцы только что предложили ему стать одним из их кандидатов, и вскоре он уже выбран в Законодательный корпус, ему тридцать два года. «И тем не менее я печален… Успех мой – груз, с которым я не знаю, что делать… А есть ли рядом со мной любимая, чьи поцелуи развеяли бы усталость?» Уже тогда он смирился с правильной и суровой жизнью. Он надеется сыграть некую роль, подобно Вашингтону: «Стать одним из тех, кто создавал бы, сдерживая». Пожилой отец рад его назначению, но вопрос присяги Империи ужасает Демосфена Оливье. Для Эмиля это всего лишь формальность: «Отказаться от присяги – значит совершить глупость». Если хочешь действовать, надо принять условия действия. Вероятно, здесь и возникает впервые невидимая пустячная соринка в его прекрасных глазах, из-за которой и случится беда.

Наконец появляется возлюбленная. Это Бландина – старшая из внебрачных детей Листа от графини д’Агу, единственная, кого официально смог признать отец-холостяк. Прочтите в «Дневнике» описание всего периода с момента помолвки до свадьбы. Поехав на каникулы в Женеву, Эмиль Оливье встречает двух друзей, путешествующих вместе с мадам д’Агу и ее дочерью Бландиной. Он следует за ними в Италию. Забыв, что он адвокат, депутат, что у него работы невпроворот, он отдается «счастью существования». Двадцатидвухлетняя Бландина прелестна, достойна, очаровательна, на редкость образованна, не в пример многим мужчинам ее возраста. По вечерам, останавливаясь на ночлег, «если где-то в нашем пристанище обнаруживалось заброшенное пианино», дочка Листа, изумительная исполнительница, играла для своего нового друга какую-нибудь сонату Бетховена. «О дивная ночь, ты никогда не сотрешься из моей памяти!» И вот в один прекрасный день он пишет Бландине и просит выйти за него замуж. Она отвечает стихотворением на итальянском языке: «Vorrei fare un bel cambio d’amore… Я хотела бы совершить прекрасный любовный обмен: дай мне твое сердце, а вот тебе мое…» Мадам д’Агу, точно соответствующая сложному и втайне коварному персонажу, описанному Бальзаком в «Беатрисе», сначала соглашается, затем противится: «Такое ощущение, что она пытается нас поссорить». Но готовый оказать помощь Демосфен, живущий во флорентийской ссылке, организует в церкви на Соборной площади ночное венчание сына.

Романтический депутат на вершине счастья. Его подруга в точности желанный идеал женщины – как он полагал, для него недостижимый. Младшая сестра Бландины, Козима, замужем за дирижером Гансом фон Бюловом (позже та же Козима станет супругой Рихарда Вагнера). В политике Эмиль Оливье уважаем, независим и таковым и хочет остаться. «Мне нужно все время бежать от власти, быть ей опорой или врагом, но никогда не представителем». Поскольку нам известна трагическая развязка, эти столь искренние слова особенно волнующи. Мы невольно вспоминаем фразу, которую спустя много лет он написал о своем приходе к власти: «Министры, назначенные 2 января 1870 года, напоминают музыкантов в „Ромео и Джульетте“, которых позвали на свадебный пир, но которые пришли, чтобы сыграть похоронные песни».

«Как горячо должны мы возразить против нелепой сентенции Буало: „Испорченность души всегда видна меж строк“ [595]. Нет! Разве только поэт, нарочно бравируя (как бывает со стареющим Верленом, поклонником богинь из меблированных комнат), толкает свое искусство на панель будничности или заставляет его мести сор хроники. В стихах не видна испорченность души. Напротив, в стихах она сгорает… Призвание, достоинство, предназначение поэзии в том, чтобы бедный человек (таков каждый из нас) мог устремиться к этому преображению и вслед за Бодлером, первым среди собратьев и учителей Верлена, воззвать: „Боже, даруй мне благодать написать несколько прекрасных стихов, дабы я не чувствовал себя последним из людей“».

Процитированный текст, глубокий и верный, принадлежит перу Жака Анри Борнека [596] Борнек Жак Анри (1910–1995) – историк литературы, автор двух книг о Верлене. – Ред. : его книга «Верлен о себе» [597]представляет собой превосходное введение в творчество одного из самых чистых, воздушных, нежных французских поэтов, прожившего самую что ни на есть отвратительную, грязную и бурную жизнь. Бедный Лелиан, в нем соединились два человека, погибший и спасенный. Жан Кокто показал, что такое «загадочное и высокое искупление» поэзией человека и мира. «Но, могли бы сказать мы, если поэт – человек преображенный, если „Я есть другой“, зачем тогда смешивать повесть о его жизни, полной тоски и терзаний, с нетленной мистикой его прекраснейших стихов?»

Этот спор – тема книги Пруста «Против Сент-Бёва» – здесь неуместен. Жизнь и творчество Верлена обнаруживают таинственную взаимосвязь. С одной стороны, в силу какой-то внутренней потребности жил он беспорядочно и мятежно, с другой – своего рода «технический показатель преломления» позволял ему видеть феерию мира отдельно от этой оболочки. «Примерно с четырнадцатого года жизни Верлен разом узнает жгучее одиночество сердца и плоти, а вместе с тем – все компенсирующие желания: порой они ненадолго наполняют душу радостными предвкушениями, пытаясь расстроить козни его сокровенных демонов».

Вначале было счастливое детство: отец – офицер в Метце, мать – христианка и мечтательница, семья, восходящая к старинному арденнскому роду. Этим потомкам севера и востока даны в удел переливы серого, магия лесов и спящих вод. А из непрерывного чтения подросток выносит безудержный эротизм и властное желание любить. Но он дурен собою, и «физическое убожество» становится для него навязчивой идеей, не требующей доказательств.