Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Вот почему всю жизнь он будет испытывать потребность в женском покровительстве. («О, женщина с душой и льстивой, и простой, / Кого не удивишь ничем и кто порой, / Как мать, с улыбкою вас в лоб целует!» [599]; «Мне душу странное измучило виденье, / Мне снится женщина, безвестна и мила…» [600] Перевод И. Ф. Анненского. .) Чувственность, питающая его богатое воображение, порождает мрачный фатализм. Он боится быть затянутым в водоворот, захлебнуться и погибнуть в пучине, страшится «тлетворных испарений», тяжелой отравы, в которой «и чувства, и душа, и разум тонут». Находится лишь одно чудесное средство в борьбе с этим бурным потоком: поэзия. То была эпоха Парнаса, Леконта де Лиля, Готье. Стихи, написанные Верленом в двадцать лет, – парнасские, хотя сердцем он романтик. Вот и первый его сборник: «Сатурнические стихотворения», – по счастью, в них больше от Бодлера, чем от Леконта де Лиля.

Между тем он нашел, как ему кажется, женщину, чьи любовь и ласка его согреют. Элиза Монкомбль, его замужняя кузина, нежна и полна сочувствия. Борнек весьма изящно описал этот эпизод. «Для нее одной он не был ни безобразен, ни застенчив. Он делится своими тревогами – она умеет успокоить, он поверяет ей мечты – она его воодушевляет. Она нежно любит, все понимает, верит в его гений… Это счастье. День за днем она то Армида [601], то Беатриче. Вдруг Армида и Беатриче остались в прошлом. Она опомнилась, ей напомнили… Отныне ее любовь – просто привязанность. Верлен вновь осиротел». Осенью 1866 года Элиза, всегда отличавшаяся хрупким здоровьем, в тяжких муках рожает девочку. В ноябре она узнает, что «Сатурнические стихотворения» увидели свет. Три месяца спустя она пела в кругу семьи и внезапно, страшно вскрикнув, упала в обморок. Больше никогда… Первая надежда на спасение терпит крах.

«Ушла волшебница, пусть волшебство ее переживет… Но если смерть оборвала все связи с единственным островом, как отыскать другие волшебные острова?» Верлен хочет заглушить боль, вернуть былое упоение счастьем. Его прибежище – алкоголь, опьянение. Обессиленный, он погрузился в эту «пучину рая», а очнулся «на другом берегу поэзии», в очарованных садах «Галантных празднеств». Там сказочной светлой ночью, среди пейзажа Ватто, «серенады, разговоры под певучими ветвями» [602]: певцы и их прекрасные слушательницы забавляются, «играя в грезу о любви». Отчаяние сменяется восторгом, зловещий рог судьбы – веселой мандолиной. Резкая перемена удивляет. Как объясняет Жак Анри Борнек, ее вызвали три основные причины: символика Ватто, своего рода метафизика опьянения, благодаря которой Верлен грезит наяву, наконец, знакомство с современной фривольной богемой: живя теперь в Париже, где он служит в городской ратуше, Поль посещает блестящий богемный салон Нины де Вийяр [603]– особы, не чуждой поэзии, чья жизнь течет «в сюрреалистическом мире эротики без завтрашнего дня, сентиментальных шассе-круазе и лирических порывов». Поскольку ей мы обязаны «Галантными празднествами», хвала Нине де Вийяр!

Но суть характера Верлена все та же: смесь тоски и ярости. Чары, что привели к успеху на поприще искусства, в жизни обернулись неудачей. Финал «Галантных празднеств» для влюбленных – цинично-трагическая «Чувствительная беседа». Однако в 1869 году поэт ненадолго поверил в «обратное воздействие искусства на жизнь». Молоденькая девушка Матильда Моте де Флёрвиль согласилась (неосторожная!) стать его женой. Он в восторге от «феи». Увы! Фея была всего лишь рассудительной и претенциозной мещанкой. Что ей было делать с этим запутавшимся в противоречиях влюбленным, который к тому же скомпрометировал себя служением Коммуне? В «Доброй песне» Верлен делает попытку описать супружеское счастье. «Подруга наконец нашлась»: «Все прелести и все извивы / Ее шестнадцатой весны / По-детски простодушно живы / И нежностью упоены» [604]. Поэт старается убедить себя, будто и вправду не желает «иного рая». Что же обрел он на деле? «Фальшивое блаженство, рабство под названием порядка и верности, наивный вздор „Доброй песни“ и тупоумие свойственников». Художнику труднее всего простить женщине то, что она вынуждает его на пошлость в искусстве. После тринадцати месяцев брака Верлен испытывает неудовлетворенность, не зная, кто в этом виноват, он раздражен, не зная из-за кого. Близится гроза, надвигается катастрофа.

Между тем в 1871 году он получает восхищенные письма от одного арденнского подростка, тот присылает стихи, «прекрасные до ужаса». Юный Артюр Рембо живет в Шарлевиле, где, по его словам, не может работать. Ему хотелось бы жить в Париже. Верлен добивается от родителей жены разрешения предложить юноше гостеприимство. «Приезжайте, дорогой мой, великая душа, Вас зовут, Вас ждут». Так завязывается драма, которая погубит не гений, но разум Верлена. Рембо сразу же становится для него всем. «Мальчишеское тайное братство и богемный кутеж, рассудочная чувственность, головокружительный соблазн забвения» – он утоляет всякую жажду, но прежде он все ниспровергает. Буржуа и бюрократы, ханжество святош, литературные шаблоны, любые виды конформизма – со всем этим он легко разделывается.

Что было дальше, известно. В этой странной паре Рембо, хотя он на десять лет моложе Верлена, воплощает мужское начало, играет роль мэтра. Он учит, что поэт обретает «ясновидение» посредством безграничного «расстройства всех чувств». Отсюда вновь пьянство, ночное бродяжничество. Рембо нещадно высмеивает мещанский быт Верлена, его малыша. Он не скрывает презрения к «Доброй песне» и ее лжевдохновительнице. «Только со мной ты можешь быть свободным». Подчиняясь своему безжалостному властелину, Верлен бросается в великую авантюру, которая даст пищу бесконечным обсуждениям. Покинув семейный очаг, он следует за Рембо в Шарлевиль, в Лондон, затем в Брюссель. Объяснения, угрозы, мольбы. Развязка этого «сезона в аду» – выстрел из револьвера: в результате Рембо отделается царапиной, а Верлен отправится на два года в монсскую тюрьму.

Последующий период чаще всего описывают тремя словами: тюрьма, покаяние и обращение. Такая схема чересчур проста. По словам Борнека, прямой путь редко бывает орудием рока, а благодать – еще реже. Вначале, попав в тюрьму, этот общественный ад, Верлен кощунствует. Нет больше ни друзей, ни женщин, ни крова. Затем он внимает уроку прекрасного дерева, которое видит сквозь зарешеченное окно: крепко привязанное к земле, оно тянется вершиной к небу – такому синему, такому ясному. Тогда он слагает лучшие свои стихи. «Все горести любви смешаю в чудном зелье». Он наконец осознает техническое новаторство своей поэзии. И вот восхитительное «Искусство поэзии»: «О музыке на первом месте!» – чем не молитвенник для будущих сюрреалистов? «Ценя слова как можно строже, / Люби в них странные черты» [605] Перевод В. Я. Брюсова. .