Эмма Страуб - Здесь все взрослые [litres]

– Давайте пасту, – сказала Портер, когда официант вернулся. – И бифштекс. – Младенца надо кормить.

Она будет хорошей мамой, хочется в это верить. А если паре за соседним столом кажется, что она не только ест, но и плачет, это их проблема.

Участвовать в Парадном расчете Августу не сильно хотелось.

– Это просто не… Не знаю… – разразился он яркой речью.

– Скажи как есть, – предложила Сесилия. – По-твоему, это лажа.

Они сидели за последним столом в читальном зале библиотеки, к учебнику по истории Америки Август приткнул свой телефон. Август взял обязательство познакомить Сесилию с Элизабет Тейлор, своей любимой актрисой. Они посмотрели несколько эпизодов из «Кошки на раскаленнной крыше» и «Клеопатры» и уже добрались до «Гиганта», любимого фильма Августа. Они поделили одну пару наушников, один лепесток торчал в правом ухе Августа, другой – в левом ухе Сесилии.

– Пойми правильно, что-то создавать и украшать я люблю, – сказал Август. – Он тщательно подбирал слова. – Но парад на праздник урожая – это всегда толпа девиц, таких как Сидни и ее свита, на всех одинаковые платья на бретельках и ботинки со шнурками, все с дурацкими кудряшками под королеву красоты, будто они журнал никогда не открывали. Думаю, куда интереснее провести, типа, альтернативный парад, где-нибудь в противоположном конце города.

– Как единственный друг ты разве не должен меня поддерживать? – Сесилия выудила из кармана желатинового мишку и передала Августу. – С тобой платформа будет в сто раз лучше! Давай сделаем ее вместе! Хочешь что-то изменить – начинай с себя, так же? А если я стану королевой урожая? Знаешь, как говорят: надо мечтать, и мечта сбудется.

Благодаря Элизабет Тейлор Техас выглядел похотливым и унылым, как какой-нибудь Висконсин, но Сесилия все равно смотрела на экран мобильника с интересом.

– А я? Я тоже могу стать королевой урожая! По крайней мере наряжусь во что-то забавное. Ладно, ладно. Делай что задумала. Не пойду же я наперекор твоей мечте.

Никаких пышных праздников Ники и Джульетта дома не устраивали. В лучшем случае цветы и шоколадки на День влюбленных, блины утром в День рождения, а Рождество и День благодарения они обычно проводили в гостях у людей более организованных. Дома никакой елки, никакой индейки. Правда, был один обряд, который они с рождения Сесилии совершали всегда: в канун Дня благодарения садились в метро, везли ее к музею естественной истории и смотрели, как надувают воздушные шары. Поскольку событие разворачивалось вечером, тут присутствовал некий ореол таинственности, хотя людей вокруг собиралось полно, сотни или даже тысячи. Толпа Сесилию никогда не смущала. Будто вечером оказался в собственной школе, только гигантских размеров, вроде бы что-то нарушаешь, даже если и не нарушаешь ничего. Родителей она держала за руки – скажите, ну чем плохо быть единственным ребенком? Она в середине, в центре вселенной, рядом родители. Именно поэтому ей хочется построить платформу. Если она получится яркой, сияющей – вдруг родители одумаются, сядут в поезд, приедут в Клэпхэм и заберут ее домой? Унизительное детское желание, она скорее умрет, чем выскажет его вслух, – но оно есть. Получалось, что она оказалась чересчур проблемным ребенком после двенадцати лет идеального, нормального и беззаботного поведения. А потом – несколько месяцев кошмара – какие-то смущенные звонки от школьного психолога, слезы, разговоры с чужими родителями, не просто о том, кто с кем играет. В итоге ее родители решили передохнуть от родительской обузы. Она это восприняла именно так: предательство, замаскированное под заботу. Родители Катрин, в кожаной обуви и застегнутые на все пуговицы, потребовали у школы извинений, угрожали подать в суд, неделю держали дочь дома, а потом стали искать для нее частную школу. А Сесилию сбагрили к бабушке.

– Просто хочу научиться что-то делать, – сказала Сесилия.

– Тут не возразишь, – согласился Август. – Посмотри на ее блузку.

– Август, ты единственный до пятидесяти, кто говорит слово «блузка».

– Значит, кое-чему можешь поучиться и у меня. – Он поклонился.

В библиотеке стояла тишина – читальный зал вмещал не больше трети восьмиклассников, им разрешали заниматься снаружи, прямо на лужайке, и всех остальных это вполне устраивало. За соседним столом, ближе к двери, три прилежных девицы делали домашнее задание по математике, еще несколько человек сидели по одному и читали. Здорово, подумала Сесилия, что у нее есть Август, тетя Портер, вообще вселенная. Друзья просто так с неба не падают, их надо ценить.

В дверном проеме появилась Лизель, она разговаривала с кем-то в коридоре – не видно, но и так ясно, с кем. Сесилия локтем толкнула Августа, а Лизель уже шла мимо низких полок прямо к ним. Она протянула им сложенный бумажный квадратик, Сесилия осторожно, будто мог укусить, взяла его. Лизель тут же повернулась и быстро вышла в коридор.

– Покажи. – Август взял записку, аккуратно развернул, разгладил верхнюю часть.

КТО СТУЧИТ, ТОТ НЕ ВЕДЬМА, А СУЧКА.

Сесилия оторопела.

– Откуда, черт, она узнала?

– Наверное, из интернета. Откуда все обо всем узнают? Подожди, тут еще что-то. – Август провел пальцем до самого низа листка и развернул его целиком. А вдруг, подумал Август, утечка пошла от него? Он же рассказал маме, а мама могла рассказать маме Сидни, они вместе ходят на йогу. Лучше с Сесилией такими сомнениями не делиться. Пусть думает, что Сидни все нарыла в Инстаграме, ясно же, что она целыми днями в нем копается. Внизу шли буквы поменьше:

А ТВОЙ ПАПОЧКА БЫЛ ОГО-ГО, ОХРЕНЕТЬ

– О господи! – воскликнул Август. – Это перебор, даже для них. Такую записку подбрасывают в тюремной столовой перед тем, как проткнуть тебя заточенной зубной щеткой!

Сесилия уронила голову на руки.

– Что вообще у тебя случилось? – Детали они не обсуждали, она рассказала ему об этой истории в самых общих чертах. Зачем грузить новых друзей подробностями?

На прямоугольном экранчике перед ними Элизабет Тейлор каждые три минуты становилась все старше. Кто-то не пожалел времени и залил на Ютуб трехчасовой фильм, и они смотрели его, иногда проматывая вперед, чтобы успеть посмотреть почти все за сорок пять минут. Сесилии хотелось увидеть все сразу, понять, что там на выходе. Все тянется так долго – школа, родительские свары, пубертация, летний лагерь, очередь в кондитерскую по утрам. Вот бы прожить жизнь быстро, как в Голливуде, – ускоренная перемотка, вот тебе и морщинки из папье-маше. Почему всего нужно так долго ждать?

Когда Сесилия была поменьше, и мама танцевала больше, чем преподавала, то вечерами частенько отсутствовала. А Ники почти все время проводил дома, его работа, вся его работа так или иначе строилась на каких-то фантазиях, и перед сном он наполнял ей ванну с пеной и рассказывал истории про русалок, пока у нее не захлопнутся ресницы. Сесилия не возражала, с отцом ей нравилось, но как-то внезапно поняла: мамы нет, потому что она – в другом месте. Мама не просто испарилась на один вечер, она находится в другом месте, с другими людьми. Это открытие ее ошеломило. Отец не мог понять, почему Сесилия так плачет, а объяснить она толком не могла, как объяснишь, что несправедливо быть ребенком в семье взрослых, чувствовать, что тебя бросили, оставили на произвол судьбы? По утрам Джульетта всегда была дома, но по утрам Сесилия еще не успевала прийти в себя и злилась – эдакая защитная реакция. Вряд ли детям нравится, что у их родителей есть какая-то другая жизнь. Кому нужна независимая мама? В детстве перед тем, как заснуть, Сесилия часто повторяла про себя: перемотка, перемотка, перемотка – чем скорее заснет, тем быстрее проснется, тем скорее пройдет время. Не то чтобы она хотела стать старше, просто скорее бы попасть на другую сторону – непонятно, чего именно. И чтобы маме не нужно было уходить, куда там она уходила.