Рейчел Джойс - Золотой жук мисс Бенсон [litres]

А гидросамолет все продолжал набирать высоту, стремясь вверх, вверх, вверх, содрогаясь и производя невероятное количество шума. У Марджери заложило уши. Ей казалось, что этот механический скрежет и вой поселились у нее в груди. Не смотри вниз, убеждала она себя, только не смотри вниз…

– Посмотрите-ка вниз, Мардж! – прямо у нее над ухом завопила Инид и, обняв ее руками за шею, стала пригибать ее лицо к иллюминатору, так что Марджери была вынуждена все же открыть глаза и посмотреть.

Гидросамолет летел над землей, и его тень летела за ним следом, похожая на большого черного жука. А все остальное выглядело пугающе маленьким и удивительно хрупким. Дома съежились до размеров катушки с нитками. Дороги были не шире шнурка, и на них виднелись крохотные пятнышки автомобилей. Марджери казалось, что любую из этих вещей можно было бы взять двумя пальцами. А еще под ними плыли облачка, маленькие и пушистые, и ниже облаков вдали поблескивало море, гладкое, как лист жести.

Марджери чувствовала во всем теле какое-то странное покалывание, словно сквозь него пробегали некие разряды, похожие на электрические и зарождавшиеся где-то в подошвах ног. Если уж этот мир настолько удивителен, думала она, что в нем можно увидеть и летучих рыб, и зеленые закаты, и плывущие под тобой пушистые облачка – и даже таких вот сумасшедших женщин с ярко-желтыми волосами! – то там наверняка найдутся и золотые жуки… и… что там еще? Да что угодно! Множество всяких прекрасных вещей, которые только и ждут, чтобы их нашли, обнаружили! Стюарды между тем принялись угощать пассажиров лобстерами и шампанским, а потом подали мороженое и кофе в маленьких белых чашечках, но Марджери никак не могла оторваться от иллюминатора. Теперь за ним был бескрайний простор Тихого океана, кобальтово-синяя вода с яркими пятнышками плавающих в ней островков, похожих на драгоценные камни. А крупные лайнеры – такие же, как их «Орион», – были не больше муравьев. Наконец показался архипелаг Новая Каледония: изумрудные острова с бледными коралловыми оборками по краям, словно какой-то ребенок, играя, обвел их по периметру мелом, и самый главный Большой остров, по форме напоминающий длинную кухонную скалку.

Когда самолет снизил высоту, изумрудная поверхность островов словно распалась, превратившись в лоскутное одеяло из огромных темно-зеленых древесных крон, напоминающих гигантские грибы. Подлесок был более светлым, даже бледноватым. Всюду виднелись лагуны с чистой, прозрачной водой. Мелькнуло обширное зеленое болото, очертаниями похожее на нарисованное сердечко. Вдоль самой воды тянулись бесконечные пляжи с белым песком; их указующие пальцы порой проникали далеко в щели между горами красного цвета, гряда которых тянулась вдоль всего острова, похожая на неровный извилистый хребет огромного зверя.

Словом, вид открывался такой, что у Марджери просто дыхание перехватило. Даже Инид примолкла – видно, даже она в кои-то веки от восторга лишилась дара речи. Британия, карточки, очереди за продуктами, холод, слякоть и дождь – все это словно осталось где-то на другой планете.

– Инид, я должна вам признаться: я вовсе не сотрудница Музея естественной истории, я там никогда не работала. Я двадцать лет преподавала в школе домоводство.

Инид только плечами пожала.

– Ну и что? А я по-французски говорить совсем не умею! Только и знаю, что «бон шуур».

И Марджери, плывя в голубом просторе рядом с Инид, поняла, что находится сейчас в самом лучшем месте на свете и ни в каком другом ни за что не захотела бы оказаться.

Добро пожаловать в рай! Новая Каледония – это страна пальм и коралловых рифов, родина народа канак, место, где поет птица кагу!

Первым европейцем, открывшим этот остров в 1774 году, был капитан Кук, и поскольку эти места напоминали ему о его родине Шотландии, он дал архипелагу название Новая Каледония. Через сто лет Наполеон своим указом аннексировал острова, устроил там колонию каторжников и назвал архипелаг Nouvelle-Caledonie, что, собственно, также означает «Новая Каледония». (См. главу 5: Полезные французские выражения.)

Увы, у этих островов не слишком счастливая история. В начале девятнадцатого века туда хлынула грязная накипь белой расы – китобои, охотники за сандаловым деревом, тайные работорговцы, шнырявшие по всему Тихому океану в поисках своих жертв, и обыкновенные морские разбойники-пираты – и все эти люди, явившись в Новую Каледонию с ее чистым, прекраснодушным, но примитивным населением, принесли с собой грехи и проклятье белого человека: порок, пьянство, огнестрельное оружие и болезни. Канаки, автохтонное население Новой Каледонии – красивые, гостеприимные люди, счастливо жившие за счет того изобилия, которое даровала им сама Природа, – были практически уничтожены.

Так что ныне на этих островах – плодородных, богатых прекрасными лесами, могучими реками и великолепными водопадами, – живут европейцы, в основном французы, а также выходцы из Юго-Восточной Азии, чаще всего индонезийского или вьетнамского происхождения. Сохранившиеся племена канаков живут обособленно, согласно собственным законам и обычаям. Канаки добродушны и весьма беспечны. Вполне нормально окликнуть взрослого мужчину: «Эй, бой!», и он на эту кличку ничуть не обидится. Здесь вообще широко распространено подобное унизительное обращение. В ответ канак лишь улыбнется и помашет вам приветственно рукой.

Марджери сидела под бананом, держа в руках иллюстрированный карманный путеводитель преподобного Хораса Блейка, и думала: да от него столько же проку, как от чайника, сделанного из шоколада!

Нумеа, столица Новой Каледонии, беспорядочно раскинулась на берегу океана, окаймленная с одной стороны золотисто-белыми пляжами, а с другой – зарослями пальм с пышными кронами, похожими на шляпы из перьев. Сразу за городом начиналась горная гряда, протянувшаяся до самой северной оконечности острова. Ночью прошел дождь, и с листьев еще свисали крупные капли, а воздух был насквозь пропитан ароматом сосновой хвои и миндального печенья «франгипани». Чем выше над восточным горизонтом поднималось солнце, тем ярче разгорались в небе краски, принадлежащие, казалось бы, совсем другим вещам: ярко-зеленая, как в светофоре; розовая, как в именинных свечах; желтая, как яичный желток; красная, как у лондонских почтовых ящиков. Ненадолго даже горы приобретали те же цвета.

Эта горная гряда… Марджери никогда ничего подобного не видела. Гряда, казалось, тянулась вдаль до бесконечности, и солнечный свет играл на склонах гор, как порой играют эмоции на человеческом лице. На рассвете гряда выглядела одинаково розовой, к середине дня становилась зеленой, и на ней расстеленными циновками лежали тени облаков; а порой облака или туман совсем скрывали вершины гор, которые обычно с приближением сумерек становились синими, а ночью казались абсолютно черными, темнее даже самых темных небес. Марджери сумела разглядеть вершину, имевшую форму треугольника, и еще одну, похожую на шляпу викария, а третья своими очертаниями напоминала спящего слона, но нигде не было видно вершины, хоть сколько-нибудь похожей на тупой зуб мудрости.