Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

– Его вызвали на срочное совещание в СС, – продолжает мама, не отвечая на мой вопрос. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Из чего не выйдет ничего хорошего? Ты говоришь загадками, мама!

Она кивком показывает на газету, лежащую на кофейном столике.

– Прочти сама, – говорит мама, поворачиваясь спиной к окну и буре за ним.

Я опускаюсь на диван, раскладываю газету на столе перед собой и начинаю читать передовицу.

Эрнст фом Рат отчаянно борется за жизнь после покушения, которое совершил на него вчера польский еврей. Дипломат находится в госпитале, куда к нему уже спешат врачи фюрера, чтобы оказать молодому человеку помощь. Гершель Гриншпан, обманом проникнув в посольство Германии в Париже, выпустил в молодого человека пять пуль с близкого расстояния. Арестованный на месте преступления, Гриншпан немедленно признал свою вину. По всей видимости, в намерения мерзавца входило убийство посла, графа Йоханнеса фон Вельчека.

Фом Рат – талантливый молодой юрист. Представитель посольства характеризует его как трудолюбивого и честного человека, блестящего адвоката, у которого впереди большое будущее. Семья и Родина по праву гордились молодым человеком. Говорят, что Гриншпан вынашивал дурные замыслы и действовал из чувства ненависти и мести. Страшное преступление еще раз напомнило нам о том, что ни один человек германской нации, будь то мужчина или женщина, не в безопасности нигде в мире. Вездесущие евреи готовы вредить нам при любой возможности.

Все это кажется мне совершенно неправдоподобным. Я вспоминаю слова папы о том, как делаются новости и как они подаются в газете.

– Думаешь, это правда?

– Разумеется. Как же иначе?

– Один мой друг говорит, что не стоит верить всему, что печатают в газетах.

– Скажи этому другу, чтобы он думал, что говорит. И как только люди смеют делать подобные намеки! – У мамы вид человека, только что выслушавшего личное оскорбление. – Почему ты, наслушавшись какого-то неизвестного друга, подвергаешь сомнению способность твоего отца отбирать материал для газеты?

Мама, как всегда, защищает папу. Жаль, что он не заслуживает такой преданности. Во мне снова закипает гнев.

Я меняю тему:

– Так как, иду я сегодня в школу или нет?

– Почему бы и нет, – тихо отвечает мама. – Папа не говорил, чтобы ты не ходила. – И вдруг, нагнувшись ко мне и прищурившись, почти шепотом сообщает: – Началось. Это заговор. Евреи. – Глаза у нее какие-то страшные, зрачки – два черных провала. Как у сумасшедшей. Дрожащей рукой она вытягивает из пачки сигарету и вставляет в рот. – Они это давно задумали, много лет строили планы. – Сделав паузу, она чиркает спичкой, поджигает, затягивается, взмахом руки гасит спичку и бросает ее в пепельницу.

– Что задумали?

– Революцию! Это их первый шаг к мировому господству.

– Мама, ты же не считаешь… Опомнись! Это все неправда.

– Я вполне серьезно. – От волнения у нее дрожит голос. Она затягивается: сигарета ее, похоже, успокаивает. Выпуская дым, мама задумчиво глядит мимо моего левого уха куда-то вдаль.

– Мама?

Она вздрагивает, смотрит на меня. Снова затягивается, выпускает струю дыма из уголка напряженного рта. Скулы совсем заострились, кожа натянулась, придавая ей истощенный, измученный вид.

– Если я все же иду сегодня в школу, то лучше сейчас. Я и так уже опаздываю, – говорю я, поднимая с пола портфель.

Мне просто необходимо уйти от нее подальше, чтобы не слышать этих исполненных ненависти слов.

Мама кивает и берется за кофейник. Наклоняет его над чашкой, но рука вздрагивает, и темная жидкость проливается на блюдце.

– Иди, конечно. Но после занятий сразу домой. Папа уже вернется с собрания, у него будут новости. И помяни мое слово: эти евреи скоро получат по заслугам. Они еще пожалеют, что на свет родились.

Фрау Шмидт говорит о литературе. Вообще-то, это мой любимый предмет, но сегодня я не могу сосредоточиться. Все время думаю о маме и о нашем странном утреннем разговоре. Жуткие картины мелькают передо мной, одна страшнее другой. Вот молодой немец стоит один на крыльце высокого здания в Париже. Вдруг выстрел, алое пятно расплывается на груди белоснежной сорочки, беззащитный человек падает. Лейпциг заполняют сонмы евреев, они повсюду, точно крысы, грязные и злые; с ними Вальтер. Он смотрит на меня, ухмыляясь, – знает, что я подпала под его чары. И я – одураченная, навсегда погибшая. Или наоборот: в газете все ложь, и это Вальтера, парня, которого я люблю, ни за что ни про что хватают гестаповцы и бросают в тюрьму, где он будет гнить до скончания века.

Ладони у меня потеют. Сердце бьется часто. Я смотрю на учительницу; ее губы движутся, но я не слышу ни звука. Она встает, что-то пишет на доске, но я не вижу слов.

В конце занятия фрау Шмидт проходит по рядам, чтобы собрать тетради с домашним заданием. Работы сдают меньше половины класса.

– Простите, фрау Шмидт, но я была так занята в БДМ, что не успела выполнить домашнюю работу, – говорю я ей, когда она останавливается напротив меня.

Она удивленно вскидывает брови.

– Совсем на тебя не похоже, Герта, – отвечает она недовольным тоном.

– Ничего не поделаешь. – Я смотрю ей прямо в глаза. – БДМ важнее школьных заданий.

С этим она спорить не будет. Несколько секунд мы смотрим друг на друга в упор. Потом фрау Шмидт быстро кивает и поджимает губы. И переходит к девочке позади меня.

Через гомонящую толпу я проталкиваюсь к двери, выскакиваю в коридор, где озираюсь в поисках красно-рыжей гривы. Поток девочек несет меня в гимнастический зал: на улице дождь, и поболтать на переменке приходят сюда.

Она уже здесь, ждет меня. Не обращая внимания на непогоду, мы выбегаем из школы. На площадке для игр пусто. Только когда мы уже стоим спиной к стене, которая прикрывает нас от моросящего дождя, я отваживаюсь взглянуть в глаза Эрне.

– Вчера, помнишь… то, что я сказала о Карле… – Она умолкает. – Прости, если я тебя шокировала.

– Да уж.

– И то, что ты рассказала мне о Вальтере. Для меня это тоже шок. Я почти не спала ночью.

– Я тоже.

– Хетти…

– Понимаешь, Эрна… – Я заставляю себя взглянуть в глубину ее крапчатых зеленых глаз. – Когда узнаешь о ком-то, что он совсем не тот, кем кажется, трудно становится доверять. Трудно продолжать жить так, словно ничего не случилось.

– Вот именно! – Лицо Эрны принимает оживленное выражение. – Хетти, я тебе доверяю полностью. Ты ведь могла донести на моего отца. Ты слышала его слова, но промолчала. Теперь я знаю о твоих чувствах к Вальтеру и о твоем отношении к расовой чистоте. Это сближает нас еще больше. Быть может, ты даже сможешь помочь нам в борьбе с…