Чжан Вэй - Старый корабль

Положив книжку, Баопу поднял голову и долго сидел без движения. Потом встал, прошёлся, достал из кармана сигарету и положил обратно. Снова сел лицом к Ханьчжан, глядя ей в глаза.

— Брат, — проговорила Ханьчжан и взяла его за большую руку.

— Ты сейчас ничего из этого не поймёшь, сестрёнка, — отозвался Баопу. — Но ты видела, какую радость доставляет эта книжка мне, ведь так? — Ханьчжан кивнула. — Ханьчжан! — продолжал Баопу, глядя в черноту ночи за окном. — Ты ведь знаешь, что жители городка передали производство лапши семье Суй? Я и рад этому, и боюсь, потому что не знаю, как нужно действовать, столько дел нужно переделать. Народу Валичжэня не вынести новых бедствий, а бедствия так и следуют за ними. Они возлагали надежды на компанию по производству лапши, но Чжао Додо очень хотелось, чтобы компания кормила его одного. Я день за днём проверяю счета, потому что боюсь сделать что-то не так. Лишь теперь мне стало понятно: для отца постоянно проверять счета и возвращать долги было средством самокритики. В семье Суй поколение за поколением мучительно искало выход. Мы с Цзяньсу сурово критиковали себя, но какова доля верной критики, сколько неверной? Не было ли ошибочного понимания? В том-то и трудность, что этого мы ещё не понимаем. Если бы сейчас кто-то встал и чётко и ясно разложил нам всё по полочкам, я ни секунды не сомневался бы, что это или неразумный ребёнок, или обманщик. Иногда мне кажется, что если я буду честным и искренним, мне нечего бояться, я смогу найти выход вместе с народом. — Тут глаза у него засверкали, и он, взяв сестру за руку, встал: — Главное — быть вместе с людьми, Ханьчжан. Самой большой ошибкой семьи Суй в течение многих лет было не быть вместе с народом. Мы тихо жили себе по своим пристройкам — я их теперь ненавижу, эти пристройки, они мне противны! Почему все мы — ты, я, Цзяньсу, да и дядюшка — живём по пристройкам? Потому что у нас сгорела главная усадьба. Вот мы с тех пор и жили отдельно, и пальцем о палец не ударили, чтобы построить новый дом, вчетвером, вместе, а, сестрёнка!..

Ханьчжан не сводила заблестевших глаз с брата и долго ничего не говорила. Потом крепко взялась за его большие руки.

Старый чудак Ши Дисинь наконец понял, что дела у него плохи. Но перед тем, как проститься с Валичжэнем, он совершил поступок, который всколыхнул весь городок. Как и обнаружение подземной реки, этот поступок следует занести в историю. Почти все жители знали, что живут в городке, где нет «полномочий власти», то есть печати, которая в смутную ночь более десятка лет назад попала в руки таинственной чёрной тени. И вот теперь Ши Дисинь вернул эту утраченную печать, старую, грубоватую и грязную. Это разрешило десятилетнюю загадку.

Зачем Ши Дисинь унёс её? Из страха, что прольётся кровь в борьбе за неё различных группировок? От жадности или он дорожил ею, как символом власти? Что заставило его рисковать жизнью ради неё? И почему после окончания смуты он не вернул её? Ответов на эти вопросы мы уже не узнаем никогда.

Ши Дисинь лежал на кровати без сознания, доживая последние минуты жизни, а на улицах только о нём и говорили. «Совсем плох старый чудак! — переглядывались старики. — Хорошо ещё, что большую власть городка не забрал с собой!» — «Теперь-то у нас власть имеется!»… Суй Бучжао придавал этому делу особое значение, он даже явился к руководителю горкома, попросил взглянуть на печать, долго смотрел на неё, а потом погрузился в раздумья. Он вспомнил о свинцовом цилиндре и вдруг подумал, что старый чудак наверняка имеет отношение к его таинственному исчезновению. И с силой хлопнул себя по голове: и как же он в своё время не додумался до этого? Он вскочил и с криком помчался к дому Ши Дисиня.

— Ты ведь этот свинцовый цилиндр с собой забрать не сможешь, старина! — закричал он, ворвавшись в комнату, где лежал с закрытыми глазами старый чудак.

Ши Дисинь чуть дышал, рядом стояла сиделка, женщина средних лет. Суй Бучжао стал просить её выйти, сказав, что ему нужно обсудить очень важный вопрос.

— Он ничего не слышит, — тихо возразила женщина умоляющим тоном. — И говорить не может. Он скоро умрёт, так что уходи, уходи, дай ему умереть в мире.

Суй Бучжао собрался было уйти, но, глянув на старого чудака, остановился и снова обратился к женщине:

— Нет-нет, так не пойдёт. Нам нужно обсудить одну вещь, которая важна для всего городка. Давай-ка ты выйди ты на минутку, и побыстрее. — Поколебавшись, женщина вышла. Суй Бучжао тут же наклонился к лицу Ши Дисиня и то тихо, то громко заговорил: — Быстро открывай глаза, старина. Совсем плох, да? Похоже, ты собрался уйти раньше меня. Ну и ступай, я здесь надолго не задержусь, мы с тобой противники, такими и на том свете останемся. Единственное, о чём прошу: прежде чем уйти, оставь этот свинцовый цилиндр. Эй, губами шевелить можешь? Не сказать ничего? А пальцем указать? Если тоже никак, хоть глазами покажи — я по-всякому смогу понять, где он спрятан! Старина! Старина!

Ши Дисинь так и лежал с закрытыми глазами. Лишь когда Суй Бучжао замолчал, глаза шевельнулись, открыв узкие щёлочки, и посмотрели на него. Старый чудак презрительно хмыкнул и снова закрыл глаза.

— Ух ты, ещё смеяться можешь! Слышишь меня, старина? — Суй Бучжао принялся ходить перед каном, заплетаясь маленькими ножками. Губы старого чудака скривились в презрительной усмешке. В это время вернулась женщина. Она увидела, что Ши Дисинь хватает ртом воздух, морщины у него на лице начинают разглаживаться, и у неё затряслись руки. Ши Дисинь вытянул руки и упёрся ими в одеяло, словно хотел сесть. Она хотела поддержать его, но у неё не вышло, и на помощь пришёл Суй Бучжао. Ши Дисинь обмяк у него в руках, дыхание становилось всё реже, но усмешка не исчезла. Потом Суй Бучжао услышал, как женщина испуганно вскрикнула, и, опустив голову, увидел, что презрительная усмешка так и застыла на губах старого чудака.

Похороны Ши Дисиня были далеко не такими, как у Ли Цишэна и Чжао Додо. Дело в том, что род Ши не относился к значительным семьям Валичжэня, и людей в роду оставалось очень мало. Но тут опять проявилась присущая валичжэньцам склонность приходить на помощь, и почти каждый двор прислал кого-то помочь с похоронами, поднёс ритуальную бумагу и благовония. Весть о том, что старый чудак умер на руках у Суй Бучжао, быстро разнеслась по улицам и проулкам. В день похорон многие видели, как он носился туда-сюда. Позвал Баопу и Ханьчжан и велел поклониться старому чудаку. Люди прищёлкивали языком в восхищении и говорили, что Суй Бучжао не из злопамятных. Поначалу могилу стали рыть довольно близко от могилы Ли Цишэна, но семья Ли решительно воспротивилась, сказав, что старый чудак был редким упрямцем и ему не место рядом с Ли Цишэном. После продолжительных препирательств выбрали другое место. В день похорон Суй Бучжао проплакал в одиночку на могиле Суй Инчжи до вечера и вернулся, пошатываясь, лишь когда стемнело. В тот вечер он напился в магазине урождённой Ван, а потом пошёл бродить по улицам. Маленькие ножки то и дело заплетались, он падал и, поднимаясь, ругался на чём свет стоит. Он называл жителей неблагодарными тварями, позабывшими предков, позабывшими старый корабль, позабывшими дядюшку Чжэн Хэ. Отругавшись, принялся горланить матросские песенки, и все поражались, как такие пронзительные звуки могут исходить от такого почтенного старика. Многие, встревожившись, выходили из ворот посмотреть на него. Его не раз видели пьяным и слышали, как он горланил, но ни разу он не орал так громко, и это впечатляло.