Чжан Вэй - Старый корабль

Низенькие домишки, узкие переулки — сразу видно, что жить им тесновато. Но население беспорядочно росло — стоило лишь взглянуть на это с точки зрения семьи, с точки зрения родословной, сразу становилось намного понятнее. Кровные узы заставляли некоторых упрямо держаться вместе. Тут и отцы, и деды, и прадеды, и прапрадеды, а потом и сыновья, внуки — ну как грозди винограда. В городке в основном жили три семьи: Суй, Чжао и Ли. По сравнению с двумя другими семьями род Суй был гораздо более успешен. Считают, что это связано с выносливостью рода. В людской памяти преуспевание семьи Суй вроде бы началось с производства лапши, в самом начале у них был всего один небольшой цех. При Суй Хэндэ семья достигла высшей точки расцвета. Им принадлежала стоявшая на обоих берегах реки громадная фабрика по производству лапши, а в нескольких крупных городах к югу и северо-востоку — магазины по продаже муки и денежные лавки. У Суй Хэндэ было два сына — Суй Инчжи и Суй Бучжао. Сначала братья учились дома у старого учителя, потом Суй Инчжи послали в Циндао изучать иностранные науки. Суй Бучжао часто слонялся без дела по пристани, а когда вернулся с учёбы старший брат, хвастливо заявил, что в один прекрасный день взойдёт на корабль и отправится в море. Суй Инчжи поначалу не поверил, потом всё же испугался и сообщил отцу. Суй Хэндэ взял палку чёрного дерева и отходил своего младшенького по ладоням. Тот тёр избитые ладони, но твёрдо смотрел в глаза отцу. По этому взгляду старик, в конце концов, понял, что урок не впрок, бросил: «Убирайся!» — и отшвырнул палку. Однажды среди ночи поднялся сильный ветер, беспрестанно гремел гром. Разбуженный Суй Инчжи встал, огляделся — а брата и след простыл!

Почти всю жизнь держал Суй Инчжи обиду на брата. После смерти отца он один взвалил на себя огромное хозяйство, родил двух сыновей и дочь. Отдал детей на учёбу и тоже, бывало, прибегал к палке из чёрного дерева. К тому времени наступили тридцатые-сороковые годы, и жизнь семьи Суй пошла под уклон. Конец Суй Инчжи был печальным. Лишь перед самой смертью он вдруг стал завидовать Суй Бучжао, но к тому времени уже было поздно… Суй Бучжао всю жизнь провёл в морях и вернулся в городок только за несколько лет до смерти старшего брата. Он не узнал городок, городок тоже не узнал его. Ходил он по улицам вразвалочку, как по палубе корабля, что ли? Он пил вино, которое стекало по бороде на штаны. Куда только девался второй барчук из семьи Суй? Тощий-претощий, идёт — ноги заплетаются, лицо бледно-жёлтое, глаза посеревшие… Стоит рот раскрыть — так и несёт всякий вздор, а уж похвастать горазд, никакого удержу не знает: и как он за эти годы мир повидал, и как водил корабль в южные и западные моря под началом самого дядюшки Чжэн Хэ [4] Чжэн Хэ (1371–1435) — китайский путешественник, флотоводец и дипломат, возглавлял семь крупномасштабных морских военно-торговых экспедиций в 1405–1433 гг. . «Эх, славный человек дядюшка!» — вздыхал он. Но никто его россказням не верил. Тем не менее послушать его истории о полной опасностей жизни в море собиралось немало молодёжи. По его словам, суда водить следует в соответствии с «Каноном, путь в морях указующим» — это, мол, древняя книга о плавании по морям. Молодёжь прослушала это, не моргнув глазом, а он расхохотался, мол, ох, и красивые девушки на побережье южных морей!.. «На этом человеке поколение обречено закончиться. И семью Суй ждёт конец».

Год, когда вернулся Суй Бучжао, должен войти в историю городка. Именно той весной в храм посреди ночи ударила огромная молния, и он загорелся. Тушить пожар вышли все жители городка. Зарево полыхало на весь Валичжэнь, в огне что-то взрывалось как снаряды, старики говорили, что это лопаются сосуды, в которых хранились сутры. Будто живые, из плоти и крови, пронзительно стонали в языках пламени старые кипарисы. Вслед за густым дымом взмывали в небо вороны, с грохотом обрушилась деревянная подставка огромного колокола. Кроме потрескивания огня, люди вроде бы слышали ещё какие-то приглушённые звуки. Они становились то громче, то тише, как отголоски большого колокола или доносящиеся издалека звуки рожка. Больше всего поразило людей то, что сообразно этим звукам взмывали вверх и опускались языки пламени. Стоявшие поблизости вскрикивали, опалённые волнами жара, языки пламени далеко тянулись, прижимая к земле красными пальцами тех, кто пытался тушить пожар. Те с охами вставали и уже больше не осмеливались подходить ближе. И стар, и мал — все стояли, остолбенев, с текущими в рот соплями. Такого пожарища отродясь никто не видел. Когда стало светать, храм уже догорел дотла, а потом хлынул ливень, залил пепел и угли, и по улицам густой тушью неспешно разлился поток чёрной воды. Городок погрузился в молчание, молчали люди, не открывали рта даже куры, собаки, гуси и утки. Когда стемнело, все тут же легли спать, по-прежнему не разговаривая, а лишь обмениваясь взглядами. Спустя десять дней на Луцинхэ сел на мель прибывший издалека корабль. Местные в панике высыпали на берег: да, на середине реки застыла большая джонка с тремя кормовыми вёслами. Уровень воды в реке заметно упал, волны легонько плескались об укреплённый дамбой берег, словно прощаясь. Ту большую джонку все помогли вытащить.

Потом село на мель второе судно, потом третье. Произошло в конце концов то, чего люди боялись: русло сужалось всё больше, и по реке уже больше не могли ходить корабли. Люди смотрели на большую пристань и у них постепенно гасли глаза.

Городок обуяла лень. По улицам с глубочайшей печалью в серых глазках носился Суй Бучжао. Суй Инчжи поседел и часто вздыхал. Особенно из-за того, что заглохло производство лапши. Когда река стала мелеть, пришлось остановить несколько мукомольных цехов. Но более всего его печалило то, как изменился мир, что-то словно скручивало сердце днём и ночью. Что же до вернувшегося из морей братца, то тот ещё больше заставлял его сокрушаться и терять надежду.

Однажды две работницы, которые несли корзину с лапшой на просушку, бросили её, суматошно прибежали обратно и заявили, что сегодня высушить её никак не удастся. Ничего не понимающий Суй Инчжи сам отправился на сушильную площадку посмотреть в чём дело. Оказалось, там, на белом песочке, разлёгся в чём мать родила Суй Бучжао и как ни в чём не бывало загорал на солнышке.

К тому времени подрос старший сын Суй Инчжи — Суй Баопу. Непосредственный и милый, он носился повсюду, и народ, глядя на него, говорил: «Вот ещё один буйный побег в семье Суй». Суй Бучжао тоже был особо расположен к этому своему племяннику и часто катал его на закорках. Чаще всего они ходили на ту самую заброшенную пристань, смотрели на сузившееся русло реки и говорили о жизни на кораблях. Баопу понемногу подрос, выделяясь и ростом, и стройностью, и Суй Бучжао на плечах его больше не носил, теперь у него на закорках ездил младший племянник, Цзяньсу. Баопу к этому времени уже кое-что соображал, и отец, держа его за кисть, написал его рукой несколько больших иероглифов: «Не вдаваться в пустые размышления, не быть категоричным в суждениях, не проявлять упрямства, не думать о себе лично» [5] Цитата из «Бесед и рассуждений» Конфуция, т. н. «четыре воздержания». . Он надеялся, что со временем эти слова станут для сына руководством к действию. Баопу почтительно внимал. В тот год весна, лето и осень прошли без происшествий. Зимой на сверкающий лёд реки выпал снег, он покрыл и саму реку, и старенький мукомольный цех на берегу. В тот снежный день немало людей сбежалось ко двору семьи Ли посмотреть на медитирующего монаха. Глядя на посиневшую макушку старика, народ невольно вспоминал о величественном храме, вспоминал о стоявших у причала парусных судах, и в ушах людей не умолкали крики моряков. После медитации старик-монах принялся рассказывать о старых временах, и для большинства это звучало как трудное для понимания пророчество.

Читать дальше