Джоан Дидион - Год магического мышления [litres с оптимизированной обложкой]

Я повторила для себя: это не был некролог.

По крайней мере, на 19 сентября 2002 года.

Я закрыла памятный альбом. Несколько недель спустя я снова его открыла и пролистала другие записи. Одна – Дональда Г. Рамсфельда (“Рамми”): “После Принстона годы слились в пятно, зато дни похожи на стремительное пламя”. Я подумала над этим. Другой текст, трехстраничная медитация Ланселота Л. (“Лона”) Фаррара-младшего, начиналась так: “По всей видимости, объединяющим нас всех воспоминанием является речь Адлая Стивенсона на банкете старшего курса”.

Я подумала и над этим.

Я сорок лет была замужем за одним из выпускников 1954 года, и он ни разу не упомянул речь Адлая Стивенсона на банкете старшего курса. Я попыталась припомнить хоть какие-то его упоминания о Принстоне. Много раз он говорил о неуместной гордыне, видевшейся ему в девизе “Принстон на службе нации” – эта фраза позаимствована из речи Вудро Вильсона. Сверх этого я не сумела извлечь из памяти ничего, кроме его слов через несколько дней после нашей свадьбы (к чему он сказал это? Как возник этот разговор?), что члены мужского хора – знаменитой принстонской а-капеллы – казались ему напыщенными. И поскольку он знал, что меня это потешает, он порой изображал этих певцов: одна рука с продуманной небрежностью засунута в карман, другая вращает воображаемый стакан с кубиками льда, подбородок выпячен ради “медального профиля”, легкая удовлетворенная усмешка:

Сорок лет эта песенка была нашей домашней шуткой, но я не могла припомнить ни названия, ни следующих строк. Вдруг мне срочно понадобилось выяснить ее текст. Я нашла единственное упоминание в интернете – в некрологе, помещенном в еженедельнике выпускников Принстона.

Джон Макфайден, 1946–1949. Джон Макфайден скончался 18 февраля 2000 г. в Дамарискотте, Мэн, поблизости от деревни Хед-Тайд, которую он и его супруга Мэри-Эстер сделали своим домом. Причиной смерти стала пневмония, однако его здоровье угасало на протяжении многих лет, особенно после смерти супруги в 1977 г. Джон прибыл в Принстон из Дулута, в “ускоренное” [52] Т.е. учился по ускоренной программе военного времени. лето 1942 г. Одаренный музыкант и художник, он сочинял песни для “Треугольника” [53] Princeton Triangle Club (основан в 1891 г.) – университетская театральная труппа, ставящая мюзиклы. , в том числе любимую принстонцами арию “Вспоминаю тебя”. Он оживлял любую вечеринку игрой на пианино. Запомнилась его вариация на тему “Сияй, светлячок, сияй”, сыгранная вверх ногами из-под пианино. После военной службы в Японии он вернулся в Принстон и получил степень магистра искусств в области архитектуры. Для нью-йоркского дизайнерского бюро “Харрисон и Абрамовиц” он спроектировал главное здание Объединенных наций. Джон получил Римскую премию по архитектуре и после женитьбы на Мэри-Эстер Эдж провел 1952/53 учебный год в Американской академии в Риме. Его частная архитектурная практика, в особенности запомнившаяся дизайном центра искусств “Волчья яма” под Вашингтоном, в 1960-е годы прерывалась государственной службой в качестве исполнительного директора первого совета штата по искусству при губернаторе Нельсоне Рокфеллере. Сокурсники выражают свои соболезнования детям – Камилле, Люку, Уильяму и Джону – и троим внукам и оплакивают одного из самых замечательных наших сочленов.

“Вспоминая тебя”, любимая песня принстонцев.

А что же смерть Мэри-Эстер?

И сколько времени прошло с тех пор, как оживлявший любую вечеринку забавник в последний раз сыграл “Сияй, светлячок, сияй” вверх ногами из-под пианино?

Чего бы я не отдала за то, чтобы обсудить это с Джоном!

Чего бы я не отдала за то, чтобы обсудить с Джоном – что угодно! Чего бы не отдала за то, чтобы иметь возможность сказать один из тех пустяков, которые его радовали! И что бы я сказала? Если бы я сказала это вовремя, это подействовало бы?

За день или два до смерти Джон спросил меня, заметила ли я, сколько персонажей умирает в романе, который он только что отправил в издательство, – в “Ничто не утрачено”. Он сидел в кабинете и составлял список. Я добавила еще одно имя, которое он пропустил. Через несколько месяцев после его смерти я взяла с его стола блокнот, собираясь что-то записать. На открытой странице все еще виднелся список – его почерком, очень бледным карандашом. Вот он:

Тереза Кин

Парланс

Эммет Маклюр

Джек Бродрик

Морис Додд

Четверо в автомобиле

Чарли Баклз

Перси – на электрическом стуле (Перси Дарроу)

Уолден Маклюр

Почему карандаш такой бледный, задумалась я. Зачем он использовал карандаш, который едва оставлял следы?

Когда он начал самого себя считать умершим?

– Это не черное и белое, – сказал мне молодой врач в медицинском центре Седарс-Синай в Лос-Анджелесе в 1984 году, объясняя разрыв между жизнью и смертью. Мы стояли в реанимации в Седарс рядом с дочерью Ника и Ленни Доминик [54] Доминик Данн (1959–1982) задушил бойфренд. , которая накануне ночью была задушена. Доминик лежала в реанимации и словно спала, но ей не суждено было проснуться. Она дышала только с помощью аппарата.

Четырехлетней она присутствовала на нашей с Джоном свадьбе.

Доминик, старшая двоюродная сестра, председательствовала на вечеринках Кинтаны и водила ее покупать платье для выпускного бала. Когда мы уезжали из города, она оставалась присматривать за ней. “Розы красны, фиалки лиловы, – было написано на карточке, лежавшей на стакане с цветами, который Кинтана и Доминик оставили на кухонном столе к нашему возвращению из одной такой поездки. – Ждем тебя дома. Поздравляем с Днем матери. Д. и К.”

Помню, я подумала, что доктор неправ. Пока Доминик лежит в реанимации, она жива. Она не может поддерживать в себе жизнь без помощи аппарата, но она жива. Это – белое. Когда аппарат выключат, пройдет несколько минут прежде, чем системы ее организма откажут, и тогда она будет мертва. Это – черное.

Мертвые уже не оставляют даже слабого следа, отметок карандаша.

Любые карандашные отметки, самые слабые следы, были оставлены “за день или два до его смерти” или “за одну-две недели” – в любом случае, определенно до его смерти .

Существует водораздел.

Внезапная непоправимость этого водораздела – вот о чем я много думала поздней весной и летом, вернувшись из Калифорнии. Близкая моя подруга Кэролайн Леливелд умерла весной в онкологическом центре Слоан-Кеттеринга. Жена Тони Данна Розмари Бреслин умерла в июне в медцентре Колумбийского университета. В обоих случаях уместным казалось выражение “после продолжительной болезни”, вызывающее обманчивый образ отдыха, облегчения, отпущения на свободу. В обеих продолжительных болезнях была вероятность такого исхода – у Кэролайн в последние несколько месяцев, у Розмари с 1989 года, с ее тридцати двух лет. Но вероятность никоим образом не отменяла – когда настал час – внезапной пустоты, утраты, причиненной событием смерти. Все так же – черное и белое. В последний момент каждая из них еще была жива – а затем мертва. Я осознала, что никогда не верила в слова, которые выучила в детстве перед конфирмацией в епископальной церкви: “Верую в Святого Духа, в святую апостольскую церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение тела и жизнь вечную, аминь”.