Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

— М-да, проблема!

Любовь Петровна достала из кармана халатика деньги и положила на стол рядом с пепельницей.

— Вот у меня есть сто пятьдесят рублей. Верните ему, а со мной потом рассчитаетесь. Только вы сегодня подольше где-нибудь посидите, а я здесь милицию приму, чаем угощу и долго буду рассказывать, какие вы хорошие.

— Петровна, — взмолился Борис, — дай еще пятьдесят! До утра не придем. Мамой клянусь!

Любовь Петровна сбегала в комнату и вернулась еще с одной купюрой. Клятве она поверила, хотя знала, что Борис — детдомовский.

А Филипп приехал. Позвонил в дверь, Анечка помчалась открывать — счастливая и красивая. Он стоял на пороге, прикрывая улыбку букетом роз. Квартирка ждала его, даже кухня блестела чистотой. Но стол накрыли в бывшей комнате Сергея Сергеевича.

Молодой красавец скромно стоял у стены, дожидаясь, пока принесенный им букет не будет водружен в пространство между тарелками и вазочками, а когда Любовь Петровна пригласила гостя к столу, он открыл свой портфель и достал из него бутылку шампанского.

— Да что Вы, — замахала руками покрасневшая хозяйка, — я купила уже шампанское. А две для нас слишком много.

— Значит, сегодня напьемся, — улыбнулся Филипп, доставая из портфеля коробку конфет, на которой были изображены море, набережная с невысокими пальмами и красивые крыши домов южного города.

— Кот д’Азур, — прочитала название Любовь Петровна и вздохнула, — какая красота!

— Лазурный Берег, — перевела Аня и посмотрела на продолжающего улыбаться Филиппа.

После чего смутилась, потому что на него нельзя было смотреть и не смутиться.

Ее возлюбленный пришел сегодня в новом костюме, и что-то подсказало Ане, что это неспроста; сердце забилось тревожно и радостно, предчувствуя радостное мгновенье, которое наступит именно этим вечером — Филипп сделает предложение и она ответит согласием. Предстоящая сцена пронеслась в голове, но показалась ей слишком будничной, еще и одно выражение слишком простым — «ответит согласием». Аня решила тут же, что она не будет говорить «да» или же «согласна!», а просто обнимет своего ненаглядного, поцелует и шепнет ему на ухо: «Я люблю тебя!»

Костюм на Филиппе поблескивал искорками, свет переливался в бокалах дешевого хрусталя, было так хорошо, и мир вокруг тоже сверкал, словно отмечали сегодня не день Ангела Аниной мамы, а наступление Нового года. Хотя, если разобраться, так этот день может стать началом не только Нового года, а Новой жизни — счастливой и радостной.

Молодой человек откупорил бутылку, сделав это весьма умело, без хлопка, оставив пробку в своем кулаке, ни одна капля шампанского не пролилась на скатерть. Он не спеша наполнил бокалы и предложил тост:

— За любовь! — Пригубил свой бокал и уточнил:

— За Любовь Петровну!

Потом еще пили за Веру, за Надежду, у которых не было отчества. Филипп рассказывал смешные истории, случающиеся с ним постоянно, Аня с мамой хохотали, серьезным оставался лишь Сергей Сергеевич на фотографии. Он смотрел со стены на обеих женщин и, казалось, не рад был тому, что видел. Но свет торжественного и многообещающего вечера отражался в его орденах и медалях. Вскоре была открыта и вторая бутылка.

— Я все-таки скажу, — произнес Филипп, обращаясь неизвестно к кому, скорее всего, к самому себе, решившись наконец и поднимаясь со стула, чтобы приготовленная им фраза не прозвучала обычным тостом.

Он посмотрел на Аню неожиданно серьезно и очень внимательно. «Не надо! — пронеслось в ее голове, — не говори сейчас ничего! Пусть все останется как есть. Хотя бы на сегодня!»

Она словно испугалась чего-то. А Филипп вздохнул, набираясь духа, сделал паузу. Показалось даже, что он сейчас будет не говорить, а петь что-то очень торжественное и официальное, что-нибудь вроде российского гимна или «Марсельезы».

Но жених поднял свой бокал и произнес:

— Сегодня я наконец хочу…

Где-то со скрипом отворилась входная дверь, и в коридоре загремели шаги нескольких человек.

— …Сегодня я хочу выпить за удачу, которая наконец-то улыбнулась мне…

Хлопнула соседская дверь, и голос Виолетты озабоченно прокричал:

— Стаканы надо было сразу с собой брать, а что уж получается: ты говоришь по глотку, а у самого глоток на полбутылки, а у меня совсем маленький.

— А мы тебе гланды вырежем, — хихикнул кто-то.

— М-да, — усмехнулся Филипп, — коммуналка, наследие советского быта. Хочешь сказать о высоком, а за стеной — пункт приема стеклотары… Итак, удача наконец-то…

Дверь в комнату распахнулась, не широко — настолько лишь, чтобы в проем смогла пролезть голова соседа Бориса.

— Ага! — обрадовался сосед, — пьете стало быть. Нас выставили, а сами шампанское глушат. Ты полюбуйся!

Последнее было обращено в коридор непонятно к кому, и чтобы кто-то смог полюбоваться, Борис распахнул широко дверь, за которой оказался маленький человек с опухшим синим лицом.

— Здравствуйте, — выдавил из себя синелицый и на всякий случай сделал шаг назад.

Борис с презрением посмотрел на своего приятеля, а носом двинул в сторону кухни:

— Виолетта, ты погляди, как они тут устроились. Нас участковым вздумали пугать, пустили слух, будто Жердяй — стукач, а сами шампанское…

— Это кто сказал, что Жердяй — стукач? — прозвучал бас.

— Я ничего подобного не говорила, — поспешила оправдаться Любовь Петровна, — я только передала вам слова участкового…

— Ага, — обрадовался сосед, — вот ты и попалась! Мы участкового встретили и спросили: не к нам ли он с проверкой, а он и не знает ничего. Ты погляди, Жердяй, на этих буржуев: живут в трех комнатах, пьют шампанское, конфетками и всякими салатиками закусывают, икрой может быть.

Борис обвел взглядом стол.

— Петровна, а где икра?

Филипп вышел из-за стола.

— Я пожалуй пойду.

Но сосед на него даже не поглядел.

— И где икра, я тебя спрашиваю!

Аня тоже разозлилась, погладила маму по плечу, давая понять, чтобы та не принимала все близко к сердцу, а Филиппу сказала:

— Я тебя провожу.

Борис отступил в сторону, пропуская их, смерил взглядом Филиппа и решил, видимо, не связываться, и только когда молодые люди подошли к выходу из квартиры, толкнул в плечо синелицего коротышку:

— Сейчас они свое шампанское будут пить на улице из горла.

Аня с Филиппом вышли на площадку и потому не увидели, как синелицый незнакомец, потеряв от толчка Бориса равновесие, упал с грохотом на спину.

— Ненавижу, — прошептал Филипп, когда они спускались по лестнице, — всех этих люмпенов. Ненавижу этих недоносков, которые путаются под ногами. Вечно чем-то недовольны, завидуют тем, которые своим трудом что-то создают, зарабатывают…

— Они — несчастные, — вздохнула Аня, — их пожалеть надо.