Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

— Да, да, — закивал головой граф, — скажите синьору, что если он сохранит дом и поместье, то я ему их в наследство передам с условием, чтобы Франческу и Паоло оставили здесь.

Аня переводила весь этот бред, думая о том, как немного нужно старым людям, чтобы запьянеть — достаточно одного глотка. Но Константин Иванович потребовал попробовать еще и красного вина, и хозяин повел их в подвал, где на стеллажах в ячейках лежали пыльные бутылки.

— Здесь есть даже вино урожая двадцать седьмого года, — сказал старик, — года моего рождения. Пара бутылочек найдется. Одну мы откроем сегодня вечером, а вторую Вы, синьорина, откроете и угостите гостей в день моих похорон.

— Надеюсь, это будет очень и очень нескоро.

— А уж как я на это рассчитываю, — серьезно ответил граф.

Он достал со стеллажа бутылку и протянул Саше.

— А это — мое любимое: «Шардоне» семьдесят второго года. Какое было лето! Сколько солнца! По всей Европе лесные пожары — мне даже до сих пор кажется, что у всех вин того года привкус дымка.

— И в Коми леса горели, — вспомнил Константин Иванович.

Вскоре оба старичка напробовались вина и научились общаться без переводчика. Аню они отправили отдыхать, а Саша сбежал еще раньше, обследовать комнаты и сараи во флигеле. В библиотеке девушка нашла не очень старую книгу и села на скамеечку во дворе в тени кипариса.

— Что читаешь? — спросил внезапно появившийся Саша.

— Альберто Моравиа, «Сальто-Мортале», — показала обложку Аня.

Она теперь смущалась при виде молодого человека, после того, как он признался ей в любви в квартирке на окраине Монако. Она пыталась забыть об этом и даже убеждала себя, что все это ей послышалось или привиделось, что ничего этого не было, как и страшного рассказа Ван Хенессена.

— А старичок-то не так беден, — произнес Саша, опускаясь на скамью, — я заглянул в его гараж и чуть было не…

Молодой человек сделал паузу, но не стал подыскивать нужное слово:

— Короче, обалдел. У него там «бугатти» стоит пятьдесят шестого года. Если ее подреставрировать и на аукцион выставить, то не меньше лимона баксов можно получить. Шумахер умер бы, если увидел. Я про нашего Шумахера говорю, — пояснил он, — хотя и другой тоже бы колеса откинул вместе с братом. Классная тачка! Их в мире всего несколько штук осталось. У султана Бруннея и еще у кого-то. А старик даже не догадывается, что у него такая ценность. А то, мол, книги, книги! Ну ладно, побегу еще посмотрю. Может, опять чего ценного надыбаю.

Аня закрыла книгу. «Надо же, — подумала она, — дома уже месяц назад были дожди, слякоть, холод, а здесь — только листья желтеть начинают, апельсины на деревьях, виноград на ветках — сказка. А местные жители, наверное, и не представляют, что есть и другая жизнь, другая погода и другой воздух.»

Из дома вышла Франческа. Она старательно делала вид, что просто решила побродить перед домом, но постепенно приближалась к скамеечке, а подойдя, опустилась рядом и сказала, обращаясь к дому:

— Горбатишься на этого старого идиота и никакой благодарности.

— А синьор граф Вас очень любит, — не выдержала Аня.

— Так и я его тоже. И Паоло мой. А что толку? Помрет, и нас турнут отсюда, а здесь еще моя прапрабабка работала. Вот сейчас он упьется с Вашим отцом в подвале, а завтра нас попрут с Паоло, а куда нам идти? Детей у нас тоже нет, а родственникам мы не нужны. Кому нужны старики с грошовой пенсией?

Аня не стала уверять Франческу, что Шарманщиков ей вовсе не отец, сказала только: «Места у вас очень красивые — в России совсем другая природа».

— Да, — вспомнила служанка, — у нас тут по соседству русская княгиня живет. Старая уже! Ужас, какая старая! Я еще девчонкой была, а она уже старухой. Ей лет сто или сто пятьдесят.

— Быть не может! — усомнилась Аня.

— Клянусь Мадонной, — перекрестилась Франческа, — ей, может быть, и двести лет, только о ней все забыли: она никуда не ездит и к ней никто. А прежде она каждое воскресенье в Ниццу в русскую церковь ездила.

— Далеко ее дом? — спросила девушка.

— По дороге далеко, а если через сады идти, то километра три.

Неизвестно, как Шарманщикову удалось договориться с хозяином, но за ужином граф сказал:

— Завтра утром все вместе едем в Турин подавать документы на удочерение.

Аня даже не стала это переводить, посмотрела на Константина Ивановича:

— Почему Вы решили, что я соглашусь?

— Потому что старику надо помочь. Поместье он продавать не хочет, а в наследство оставит. Я ему пообещал дать денег на ремонт дома, купить оборудование для разлива вина и на жизнь подкинуть. А Вы так и останетесь Анной Сергеевной Шептало, только у Вас еще будет итальянский паспорт на имя Анны Оливетти дель Монте Карло или как там по-итальянски. Будете без всяких виз приезжать сюда и жить сколько захотите, по Европе свободно перемещаться. Может быть, Вам это и не надо, но подумайте о старике. Посмотрите на него: он весь светится от счастья.

— От вина, — продолжала спорить девушка, — Вы его напоили, вот он и светится. А протрезвеет, все забудет.

— Забудет — напоминать не стану, — пожал плечом Шарманщиков, — только ему хуже будет, а не Вам.

Утром Аню разбудили не птицы, не солнце, а осторожный стук в дверь.

— Синьорина, — раздался голос дона Луиджи, — не забывайте — у нас важная деловая поездка.

Солнца как раз не было. Небо заволокло тучами, но дождь проходил стороной. Были видны серые полосы, заштриховавшие верхушки гор на горизонте.

— Мы уже предупредили адвоката и нотариуса, — радовался синьор Оливетти, усевшись на заднее сиденье «бентли».

А увидев недовольное лицо Ани, пожал ее ладонь.

— Успокойтесь, синьорина, я не буду заставлять Вас называть меня папой, хотя Вы мне очень нравитесь. И Франческе тоже нравитесь, не говоря, естественно, о Паоло.

До Турина ехали молча, хотя и весь путь занял не больше часа. Когда въехали в город, Аня подумала вдруг, как обычно в ситуациях для себя неожиданных: «Это все неправда. На самом деле мужчины приехали в Турин за покупками. Скажут сейчас: здорово мы тебя разыграли и пойдут пить пиво или выбирать галстуки». Она была уверена, что именно так и случится, даже когда переводила Саше, сидящему за рулем, указания дона Луиджи: направо, прямо, снова направо, на том повороте — налево…

Синьор Оливетти позвонил по телефону:

— Мы подъезжаем в бежевом «бентли».

Вскоре автомобиль остановился у стеклянной двери офиса и человек в строгом черном костюме открыл дверь, помогая выйти из автомобиля графу, а потом протянул руку Ане.

От нее не потребовали никаких документов кроме паспорта. Константин Иванович сидел в кресле, закрыв глаза, а Саша неизвестно чему улыбался, что весьма злило Аню. Наконец ее заставили подписать какие-то листы: прошение о предоставлении ей итальянского гражданства, соглашение об особых условиях при вступлении в права собственности…