Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

А теперь ты, милая, найди ее и помоги как сможешь. Имя ее…

— Соловьева Любовь Петровна, — прошептала Аня, — это моя мама. А Шептало она стала, когда фиктивно вышла замуж за старика-соседа, чтобы у меня отчество было и две комнаты, которые Сергей Сергеевич хотел оставить нам после смерти. А деревня в Коми называлась Сторожевск. Возле школы был магазин, за ним огромные лопухи, потом ее домик, но вход не с улицы, а со двора. А напротив жил вечно пьяный бригадир, который прямо с крыльца своей избы стрелял по пролетающим гусям. А мама моя очень боялась этих выстрелов. Имя для дочери Вы придумали, а если родился бы сын, просили назвать Иваном. Куда же Вы пропали тогда?

Старик лежал, крепко сжав веки. Потом пошевелил пальцами, погоди, мол, сейчас расскажу. Аня смотрела на его посеревшее лицо, и ей хотелось плакать.

— Не выдержал я, — шепотом начал Шарманщиков, — и осенью сбежал. Паспорт у меня липовый имелся, одежонка приличная и деньги тоже. Добрался я до Сыктывкара, сел в поезд. Вагончик купейный. Еду я в нем день, а вечером в вагон-ресторан отправился, бреду по плацкартным. Смотрю — в одном из них зек лесорубов в карты катает. Он меня заприметил, понял, кто я таков: мы-то друг друга в любой одежде признаем.

— Присаживайтесь, товарищ, — говорит он, — банчок соорудим.

Хочет, видать, выигрышем поделиться.

— Не играю, — отвечаю ему, — и Вам не советую.

И знаками показываю: кончай катку! Я-то вижу, что у лесорубов уже по два топора в каждом глазу.

А он веселый, хотя и кашляет постоянно. Возвращаюсь из вагона-ресторана, а лесорубы его уже в тамбуре метелят. Парень уже кровью захлебывается, лежит, а они его уже всерьез добивают. Края вокруг лесные, люди — звери. Положил я обоих, взял зека под мышки и к себе в купе потащил. На ближайшей станции, думал, выйдем оба. А там уже поджидают нас. Я не сопротивлялся. Жаль, конечно, что до Любаши не добрался, но кем бы я был, если бы больного волкам на съедение оставил. Ведут меня трое мусоров, а тут из вагона опять эти лесорубы выскочили. Пьяные уже. Подбегают и хлоп зека по физии, а потом на меня. Милиционеры расступились, чтобы не мешать им, посмеиваются. Тут уж я разошелся. Уже бить начал так, чтобы искалечить. Полетели оба лесоруба под поезд как бревна. Милиционеры на меня втроем, я не сопротивляюсь, так для вида пару раз рожу подставил. А они еще того доходягу лежащего добивать стали. И завелся я. Еще какие-то люди им на помощь прыгнули. Завалили меня. Очнулся в тюремной больнице, рядом зек этот загибается. Короче, это был Сашкин отец. За побег, за увечья, милиционерам причиненные, получил я на полную катушку. А когда вышел, в Ленинград уже не поехал: у Любаши, думал, своя жизнь — семья, муж. А я не оправдал ее надежд, обманул, выходит, и бросил.

— Надо было приезжать, — вздохнула Аня, — мама Вас до самой смерти ждала.

Константин Иванович открыл глаза, но смотрел не на девушку, а на потолок — на ровный белый потолок палаты французской тюремной больницы. Что он мог разглядеть на нем?

Вдруг Аня вспомнила:

— Константин Иванович, Вы когда-то говорили, что у Вашего отца сестра была. Ее не Анной случайно звали?

— Почему же случайно? Именно Анной.

— Она жива, и я с ней знакома. Анна Ивановна Радецкая. Очень жизнелюбивая старушка.

— А ты ее внучатая племянница, — произнес Шарманщиков, — я уже ничему не удивляюсь. Жизнь — мудра. Все стало так, как и должно быть. Ведь я чувствовал, догадывался, что ты мне не чужая, а теперь вот умру совсем счастливым.

— Вы не умрете, — поцеловала Константина Ивановича девушка, — я вытащу Вас отсюда, и мы вылечим Вас. Деньги есть, позовем самых лучших докторов…

— Деньги — это бумага, — улыбнулся Шарманщиков, — они никого не сделают ни здоровым, ни счастливым, а добрая весть может чудо сотворить. Так что, дочка, надейся. Кстати, как моя настоящая фамилия?

— Барятинский. Князь Константин Иванович Барятинский.

— Ишь ты! — усмехнулся старик. — Ну ладно, поцелуй меня на прощание. А тетке привет передавай. Помолитесь за меня обе.

Подошел французский доктор. Он постучал по циферблату своих наручных часов и покачал головой — задерживаетесь, мадемуазель.

Аня поцеловала старика. В обе щеки, потом еще раз и еще. И только потом почувствовала соль на губах. Пошла, пятясь к двери, стараясь не выпускать из виду человека, который неожиданно оказался ее отцом. А он лежал, закрыв глаза, или просто прищурился, разглядывая ее и запоминая навсегда.

Врач тащил ее под руку к лестнице, но едва девушка ступила на первую ступеньку, вырвалась и бросилась бежать по коридору к палате.

— Мадемуазель, — завопил француз, — вы насилуете мое терпение. — Но Аня уже распахнула стеклянную дверь и бросилась к кровати отца. Стул, на котором она сидела только что, уже убрали, и тогда она опустилась на колени, поцеловала ладонь старика, а потом прижалась к ней лицом.

— Я люблю тебя, — прошептала она, — я люблю тебя.

Константин Иванович погладил ее волосы:

— Я тебя тоже. Больше жизни. Ступай, будь счастлива. А Сашке передай: жизнь не так плоха, как кажется, бывали времена и похуже.

Она снова вернулась на лестницу, спустилась вниз, но уже перед тем, как выйти во двор больницы, остановилась и, прижав ладони к лицу, заплакала.

Адвокат старался не смотреть на нее, чтобы не видеть припухших, покрасневших век девушки.

— На следующий день, — сказал он, — прокуратура снимет обвинения с Ваших друзей, — за отсутствием состава преступления. Правда, одна очень серьезная фирма выдвинула новый иск: якобы по факту вымогательства. Но это полный бред: якобы старик запугал владельца, заставил его в течение двух месяцев выплатить около двухсот миллионов долларов, в обмен обещая помочь при заключении контрактов с российскими фирмами. Прокурор хохотал, рассказывая мне это. Корпорация, про которую известно все, даже то, что она связана с мафией, боится умирающего старика! Они даже копии контрактов представили и платежные документы, но там все чисто. Себе только хуже сделали: у этой фирмы резко выросли обороты, прибыль подскочила, а налоги они платят как и прежде. Сейчас ими займутся налоговые службы. Им будет не до Вас и Ваших друзей.

Аня вела машину и когда неосторожно касалась педали газа, «бугатти» летел вперед и адвокат, вдавливаемый скоростью в спинку кресла, шептал:

— Синьорина, потише, прошу Вас: я еще пригожусь Вам и Вашему батюшке. Кстати, он вчера подарил мне пару бутылок великолепного «Шардоне-совиньон». А Вы знаете, что вина из региона Монте-Карло участвовали в конкурсах. Имеют призы и медали международных выставок. Дон Луиджи даже показывал мне старые этикетки, украшенные медалями. Осторожно, синьорина! Мы хоть и в Монако, но даже Шумахер не гоняет здесь с такой скоростью [9] Имеется в виду Гран-При Монако. ! Скоро, очень скоро Вы увидите своих друзей на свободе. Только бы мне живым до Турина добраться!