Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

Неужели и там есть слезы — в том мире, которого боятся и на который так надеются.

— Бабушка, — пытается улыбнуться Аня, чтобы только остановить ее слезы, — я твоя внучатая племянница. Мой отец был сыном твоего брата, которого ты потеряла и долго искала потом. А он был рядом — на Васильевском, в приюте возле Покровской больницы.

— Я была там, — удивленно выдохнула старуха, — но мне сказали, что брата там нет.

— Ты искала Ваню Федотова или Ваню Барятинского, а его записали Шарманщиковым. Он даже видел тебя в окно и кричал, и звал тебя, плакал, но ты не слышала. Села с подругой в пролетку и поехала в приют Общества человеколюбия.

«Откуда я все знаю это? — удивилась Аня, — ах, да, я же в Вечности, где нет никаких тайн.»

— Так было, — удивляется старая княгиня, — мы объехали все приюты, спрашивали в участках и у квартальных надзирателей, и никто ничего не мог сказать. Но ты-то, милая, откуда знаешь?

— Я же твоя внучатая племянница, — смеется девушка, — я — Анна Константиновна Барятинская.

Как больно смеяться на том свете! Сюда попадают лишь очень серьезные люди.

Старуха наклоняется, ее лицо совсем близко, можно разглядеть каждую морщинку или искорку в ее голубых глазах.

— А что стало с моим братом?

— Он стал вором. Он стал самым уважаемым вором. Берия назвал его королем воров и подарил жизнь. Когда на Колыме в лагерях воры и ссученные начали резать друг друга, лагерное начальство лишь потирало руки: это ведь какая экономия на питании! Но сначала резня началась в одном бараке, потом в одном лагере, а потом и во всех. Никто не мыл золото на прииске: все убивали друг друга. Пригнали войска, начались расстрелы, но золота от этого больше не стало. И тогда начальник Колымлага сам приехал к Шарманщикову: останови! На волю отпущу!

— Не надо, — ответил король воров, — мне везде воля.

Попросил только лошадь и сани, чтобы ехать по зонам. И остановил убийства. И минуты не говорил. Все разошлись по баракам. А потом пришли солдаты. Стали выявлять зачинщиков, выбирая самых уважаемых. Собрали и повели расстреливать.

— Эх ты, — крикнул один из воров Шарманщикову, — сдал нас. А говорил, что в расход никого не пустят.

Иван Иванович разделся до пояса и пошел к стене барака к остальным. Проходя мимо генерала, сказал ему:

— Только меня замочишь лично ты. И самым первым.

— Хорошо, — засмеялся генерал. Достал из кобуры «ТТ», подошел к знатному Вору, вскинул руку и нажал на курок.

Осечка.

Нажал еще раз.

Осечка.

Потом еще и еще. Восемь раз щелкал пистолет вхолостую.

— Что за ..? — сказал начальник лагеря.

Достал обойму. Осмотрел — нормальные вроде патроны. Направил пистолет на Шарманщика. Щелк! Опять выстрела нет. Посмотрел генерал на ствол, нажал на курок и упал. Пуля попала ему в переносицу, а пороховой заряд выбил оба глаза. Увидели это солдаты, попятились. А воры и вовсе на колени упали. Сели солдаты на машины, укатили, прихватив с собой труп генерала.

А резня в лагерях прекратилась. Пошли зеки золото мыть — свободу себе зарабатывать. Все вроде и хорошо, но как-то не так. Не по себе начальству, а убивать Шарманщика страшно, вдруг снова бунты начнутся.

Прилетел в Москву кто-то из Магаданского управления лагерей, его к Берии привели. Он Лаврентию Палычу все как было рассказал.

Тот посмеялся и говорит:

— Мне, что ли, на Колыму ехать? Одного Вора расстрелять не можете.

Вернулся тот начальник в Магадан, а следом телеграмма:

«Пусть живет этот Шарманщик ТЧК Пусть правит своим королевством ЗПТ лишь бы в политику не лез».

За окном яркое солнце. Что-то стучит по подоконнику. Незнакомая комната и такой яркий свет. И человек в белом халате.

— Доброе утро, синьорина графиня, — говорит врач, — как чувствуете себя?

— Голова болит и говорить больно, — отвечает Аня.

А в ушах звенит колокол.

— У Вас сотрясение мозга и, увы, сломан Ваш замечательный носик. А остальное мелочи — вывихи и ушибы. Но за красоту свою не переживайте — будет у Вас носик лучшего прежнего: из Цюриха готов приехать сам Попель. Он проведет операцию прямо здесь.

— Где я? — не понимает Анна.

— Ты у меня, внученька, — графиня Радецкая подходит к кровати.

— Бабушка, посиди рядом, — просит Аня, — у меня никогда не было бабушки, а сказки мне мама только из книжки читала.

— Ты нам сама вчера замечательную сказку рассказала, — усмехается русская княгиня и смотрит куда-то.

— Там кто-то есть? — спрашивает Аня.

— Молодой человек, — махнула рукой Радецкая, — подойдите-ка сюда.

Это, конечно, Саша. Он, конечно, улыбается. Конечно, глупо и, конечно, счастливо.

— А папа, — радуется девушка, — он здесь?

— Дядя Костя в больнице, но он скоро приедет, — отвечает Саша и смотрит почему-то на старую графиню.

Как все хорошо складывается! Скоро они соберутся все вместе и у них будет настоящая семья. А ведь есть еще дон Луиджи, Франческа и Паоло. Все они такие замечательные!

— А что с машиной? — спрашивает Аня.

— Во дворе лежит. В лепешку. А выбрасывать жалко: «бугатти» как-никак. А «БМВ» только вчера достали. Это люди Ваньки Ремешкова были — козе понятно. А тебе повезло — кожаный верх лопнул и тебя из кабриолета выбросило, а так бы…

— Ступай отсюда, говорун! — кричит графиня, — не видишь, внучка устала, спать хочет.

Но она ничего не хочет. Есть только одна мечта — жить всем вместе дружно. А за окном снег — вчера выпал, а сегодня уже к вечеру растает.

Папы все нет и нет. Саша собирается в Россию. Говорит, у него там дела. Пришел прощаться и переминается с ноги на ногу.

— Если бы я не была забинтованной, то ты мог бы меня поцеловать, — смеется Анечка.

— Я и бинты могу, если разрешишь.

А кто против? Он осторожно прикасается губами к уголкам Аниных губ, и от этого становится щекотно и смешно.

— Сашенька, последняя просьба перед тем, как улетишь, — просит девушка, — у меня друг детства в Хайфе живет. Ты его легко найдешь: у него фамилия, редкая для Израиля, — Иванов. Запомни: Денис Иванов. Пусть прилетит сюда — только он сможет починить «бугатти»; жаль машину: она ведь мне жизнь спасла.

Саша спешит. Приносит в спальню новый телевизор, прощается, хочет что-то сказать, но девушка смеется:

— Ладно уж, целуй, а то навечно здесь останешься.

— Неплохо бы, — отвечает молодой человек.

Чмокнул в бинт и помчался.

А дон Луиджи никуда уезжать не собирается. Он поселился в доме графини. Ест борщи и пьет квас в неимоверных количествах, отчего у него в животе постоянно урчит. Он по-прежнему зовет Анну доченькой, а она его папой, и обоим весело. Анечка играет с ним в покер, и синьор Оливетти мухлюет постоянно, чтобы проиграть. Девушка проверяет его сброс.

— Папуля, так дело не пойдет. Ты четыре туза сбросил, мне поддаваться не надо!