Сергей Волков - Ильич

— Не трогай! Нельзя!

— «Скорую»? — пытаясь освободиться, быстро спросил Серый.

— Водки! — рявкнул Афганец.

— Где я возьму… — начал было Серый, и тут увидел на столе лежащую бутылку, а в ней — грамм сто, не меньше.

Афганце выпил водку как воду — из горлышка, мелкими глотками.

— Боец, — тихо сказал он, и бутылка выпала из его скрюченных пальцев. — Как твоя фамилия, боец?

Серый замер, посмотрел на Афганца, на белую повязку, на белки глаз на красном.

— «Участок приватизирован. Собственником является гражданин Сергушёв», — прохрипел Афганец и засмеялся, как клоун — противно и ненатурально.

— Ну и что? — тупо спросил Серый.

— А они… — Афганец с трудом выталкивал слова сквозь смех, — ноги сломали. Ходить, говорят, надо быстрее.

— За что?!

— За Кандагар, наверное.

Серый посмотрел на вывернутые ноги Афганца и почувствовал, как у него все обмирает внутри, как будто он выпил очень много очень холодной воды в очень жаркий день.

— А сказал бы — Герат, и руки бы сломали, — Афганец захохотал, брызгая кровью, и тут же хохот перешёл в крик. — Водку дай!

Серый сунулся в шкафчик, увидел внутри пустую бутылку.

— Нету больше.

— Тогда убей меня, — очень серьёзно сказал Афганец, мгновенно перестав смеяться.

Серый повернулся и выбежал из будки.

— Стой, сука! — заорал вслед Афганец, но Серый не остановился.

Он бежал по склону к воротам, а потом — по дороге, вниз, в сторону города. Он бежал и глотал слезы. Он не плакал со школы, с седьмого класса.

Ему было жалко этого человека…

Станция «Скорой помощи» в Приволжском районе была рядом с больницей. Детская поликлиника, морг и санэпидстанция — все это вместе называлось Больничный городок. Серый вбежал в гараж, где стояли белые «Рафики» с красными полосками и крестами, и закричал:

— «Скорую»! Скорее!

Неспешные «скоровские» водилы в куртках поверх белых халатов сидели за сделанным из «уазовского» капота столом и основательно забивали «козла». Никто из них даже не повернулся в сторону Серого.

Терять ему было нечего, и подбежав на расстояние удара, он с ноги поддал под капот. Грохнуло, костяшки домино взлетели в воздух, как бабочки.

— Ты чё, козел? — изумился самый молодой из водил.

Остальные просто молча поднялись и двинулись на Серого. Он отступал и заорал в их кирпичные лица:

— Там человеку ноги сломали! Больно ему! Он в крови весь! Ехать надо! Пожалуйста! Суки! Вы же должны!

— Не ори, — на плечо Серого легла увесистая рука. Не рука даже — длань. Он повернулся — перед ним высился почти двухметровый человек в шляпе и стёганом пуховике, такие только-только вошли в моду.

— Вы кто? — зачем-то спросил Серый.

— Поставишь три бутылки водки — поедем, — ответил человек в шляпе.

— Четыре! — поправил молодой водила.

Его коллеги остановились и молча, угрюмо, смотрели на Серого.

— Трёх хватит, — отрезал человек в шляпе и нажал Серому на плечо так, что он едва не упал на колени. — Ну, так что? Договорились?

У Серого после покупки цепочки оставались деньги — хватило бы и на четыре, а если брать у Ханбабая, то и на пять впритык.

— Договорились, — кивнул он. — Только ехать надо прямо сейчас.

— Не вопрос, — человек в шляпе кивнул молодому. — Рамиль, заводи.

— Он тебе кто? — спросил врач с помятым лицом и странными, кривыми морщинами на лбу.

— Так, никто… Отчим, — ответил Серый.

Афганца только что увезли из приёмного покоя на каталке, хмурый Мухаметкулов на стойке регистратуры заполнял протокол. Серый и помятый врач стояли в стороне.

— Дела его плохие, — сказал врач. — Ноги перебиты в нескольких местах, множественные переломы со смещениями… Ходить, скорее всего, уже никогда не будет. Если…

Он замолчал, вытащил пачку польских сигарет «Клубовые», покрутил в руках.

— Что — «если»? — спросил Серый.

— Если выживет, — врач посмотрел Серому в глаза. — Организм ослаблен, сильная интоксикация вследствие регулярного употребления… Он давно пьёт?

— Всегда, — ответил Серый.

— Сергушёв, — окликнул его участковый. — Подойди.

Серый подошёл, взял ручку, расписался в протоколе.

— Говорят, — Мухаметкулов посмотрел на Серого так, словно он был бездомным котёнком, с жалостью и брезгливостью, — что ты какой-то клад откопал?

— Кто говорит? — Серый выпятил подбородок.

— Надо государству сдать, — мягко продолжил Мухаметкулов. — Двадцать пять процентов получишь.

— Это не клад, — покачал головой Серый. — Это цветняк. Бронза.

Мухаметкулов забрал протокол, надел фуражку на лысую коричневую голову.

— Да, знаю. Сто двадцать тонн, — тихо сказал он. — Беги отсюда, парень. Прямо сейчас беги. Не поможет тебе эта бронза.

— Да щас! — окрысился Серый. — А кому поможет? Вам, что ли?

— Сантый [26] Дурачок (татарск.) , — вздохнул Мухаметкулов, убрал протокол в папку, сгорбился и пошаркал к выходу.

Серый понял, что слухи об Ильиче разошлись по Средневолжску, как круги по воде.

Серый постоял, напружинившись, словно перед дракой, но больше с ним никто разговаривать не собирался, и он тоже пошёл на воздух. Там его ждали шляпа, оказавшийся фельдшером, и молодой водила «Скорой» Рамиль. Серый молча достал деньги, отдал.

— Во, как договаривались, — обрадовался фельдшер. — Пацан сказал — пацан сделал. Айда с нами, бухнешь?

Серый отрицательно покачала головой, сунул руки в карманы и пошёл по растрескавшейся асфальтной дорожке к выходу из больничного городка. Он шёл, а мысли крутились где-то далеко, и Серый даже не понимал, куда идёт — просто брёл себе, словно влюблённый после свидания.

От него, грязного, шарахались прохожие, на него лаяли собаки, кто-то подходил поздороваться, кто-то окликал, но Серый не обращал внимания, шёл себе и шёл.

А когда пришёл и ощутил себя, то увидел, что стоит на «Бане», в Клюквином дворе. И понял, что его влечёт сюда, к этому подъезду, к батарее на втором этаже, к серому окну…

Там — и с Клюквой — он в первый, и в последний, наверное, в жизни раз был свободен. Свободен совсем. Душа пела. Всё казалось выполнимо, по плечу.

Вообще — всё.

«Надо было бухнуть с водилами, — подумал Серый. — А потом помахаться. И пусть бы меня ушатали. Зато — не думать».

Он вышел с «Бани», прошёл мимо витрин «Шестого» гастронома, увидел своё отражение в зелёных, дрожащих стёклах, и разозлился окончательно.

…Ханбабай, красивый, статный мужчина, похожий на певца Муслима Магомаева, торговал спиртным круглые сутки. Его маленький магазинчик у городского рынка, устроенный в полуподвале обычной пятиэтажки, знали все алкаши города. Там всегда можно было взять пузырь «чего-нибудь», от дорогих импортных коньяков до мензелинской водяры или спирта «Рояль». Ассортимент Ханбабая мог удовлетворить любой, даже самый тощий, кошелёк.