Сергей Волков - Ильич

Нет денег? Не беда, дорогой! Шапка давай. Шарф, печатки кожаные? Давай. Кольцо? Э, золото? Давай, конечно, вот две бутылки водки, хорошая, польская, «Александр Первый» называется. Совсем ничего нет? А паспорт есть? Э, давай, что ты, паспорт хороший. Завтра деньги принесёшь, паспорт заберёшь. А не принесёшь — серьёзным людям отдам твой паспорт, для бизнеса.

Серый спустился по заплёванным ступенькам, дёрнул бронированную дверь с решетчатым окошком, устроенным для ночной торговли. Он не знал, что отдать Ханбабаю за бухло, но выпить ему хотелось настолько сильно, что он был готов дать отрубить палец, лишь бы заполучить бутылку водки.

В маленьком помещении с низкими сводами, все стены которого занимали стеллажи с бутылками, топтались несколько мужичков, рассчитывающих алкогольный бюджет своего вечера. Хозяин заведения скучал за прилавком, одним глазом поглядывая в телевизор, на минимальной громкости показывающий западные клипы.

— Здравствуйте, — сказал Серый, и оперся локтями на прилавок.

— Здравствуй, дорогой, — стандартно ответил Ханбабай, лениво повернул голову, посмотрел, кто с ним поздоровался, и тут Серый увидел, как по лицу Ханбабая прошла целая гамма плохо скрытых эмоций: непонимание, узнавание, сомнение, озарение, и, наконец — радость.

— Ай, какие гости! — закричал Ханбабай, вскакивая со стула. — Давно не заходил, дорогой! Рад видеть. Что хочешь брать? Есть коньяк хороший, французский. Есть вино, вкусное, итальянское, девушка довольна будет. Или что хочешь?

— У меня денег нет, — скривившись, сказал Серый.

Он уже все понял. «И словно мухи, тут и там, ходят слухи по дворам», — или как там было у Высоцкого? В общем, и Ханбабай тоже уже знал. Сто двадцать тонн.

Ильич.

— Зачем обижаешь? Не надо денег! — прижимая холеные руки к выпуклой груди борца, снова закричал Ханбабай. — Потом отдашь, я в тетрадка запишу! Твой счёт, личный!

Малобюджетные мужички, как пингвины, одновременно повернули головы и уставились на Серого.

— Водка какая есть хорошая? — спросил он, чувствуя, как каменеют скулы.

— Всякая. «Смирнов» есть, «Финляндия» есть… А вчера привезли… — Ханбабай с немыслимой грацией нырнул под прилавок и вытащил бутылку. — «Абсолют курант», шведский. С чёрной ягодой! Литр! Люкс!

— Давай, — сказал Серый, взял «Абсолют» и под завистливыми взглядами мужичков пошёл к выходу. Вслед ему неслось:

— В любое время заходи, дорогой! Закуска брать не хочешь? Копчёный колбаса есть, ветчина в банке, лимоны…

Серый резко остановился, вернулся с полдороги, уставился на Ханбабая.

— Лимоны давай.

Серый никогда не любил водку. Это вообще было для него странно — как можно любить вот эту вот жидкость, обжигающую рот, словно кислота? В детстве, когда водка продавалась с жестяными пробками, на которых были выдавлены разные буквы, на «Русской» — «Р», на «Столичной» — «С», пацаны рассказывали друг другу, что на самом деле это обозначает, из чего водку делают. «Р» означает — «plastmassa», а «С» — «селитра».

То ли дело коньяк! Хотя коньяк Серый тоже не любил — и из-за спиртовой жгучести, и из-за похмелья.

Вообще у Серого похмелье было от всего, даже от пива. Но это не было классическое похмелье, которым страдали все его знакомые — сушняк, «калган раскалывается», «змей душит». Нет, Серый болел с похмелья совершенно иначе. У него «нервы вибрировали» — и из-за этого временами казалось, что он сходит с ума.

Натурально — мир вокруг выцветал, становился блеклым, каким-то двухцветным, как фотография в газете «Комсомолец Татарии». В таком состоянии звуки доносились до Серого точно сквозь вату, и вообще казалось, что он видит все как бы со стороны, или даже на экране некоего телевизора. От этого становилось страшно, и тогда начинало «накрывать». Серый первый раз услышал это словечко — «накрывать» — в армии, и поразился, насколько точно оно подходит для описания его состояния. Вот был он нормальный человек, и тут его именно что «накрыло», как бабочку сачком.

И все, абзац. Голова начинала кружиться, земля уходила из-под ног, да и сами ноги делались ватными, бессильными. Куда-то девался воздух, было тяжело вдохнуть, хотя вроде бы со стороны казалось, что он дышит полной грудью.

В таком состоянии Серый не мог заставить себя выйти из дома — страшно! Точнее, заставить мог, но по улице шёл вдоль домов, середина тротуара казалось недостижимой, как другой берег реки для Чапаева; резкие звуки, голоса, люди и машины пугали, а уж внезапно появившаяся в поле зрения собака вообще могла довести до обморока.

И всегда, абсолютно всегда Серому казалось — это последнее похмелье в его жизни, сейчас он умрёт. Сперва сойдёт с ума, закричит, крик перейдёт в хрип, потом его скрутит судорогой, он начнёт задыхаться, сердце остановится — ну или разорвётся, что там с ним обычно происходит перед смертью? — и он грохнется под ноги прохожих, и все будут смотреть на него, равнодушно и бесстрастно, и обходить, и даже переступать, а он подёргается в конвульсиях какое-то время и затихнет, выпустив изо рта на асфальт струйку темной крови.

И всё, его больше не будет.

Что примечательно — в обморок, тем не менее, Серый не падал никогда, всегда находил в себе силы добраться до дома или до опохмелки. После принятия грамм пятидесяти водки или бутылки пива с организмом его тут же происходили чудеснейшие метаморфозы. Куда-то исчезал страх, а вместе с ним и все спазмы, судороги, головокружения, воздуха становилось вдосталь, в теле образовывалась так самая «приятная гибкость», что так нравилась герою мультфильма «Падал прошлогодний снег».

И всё, море становилось по колено, трава по пояс, все остальное по… по нему, короче. Запаса пятидесяти грамм хватало часа на два, потом процедуру нужно было повторить. И так до самого вечера. На следующий день похмелье уже отпускало, но приступы «накрывания» ещё случались, правда, не такие сильные.

Что интересно — больше двух дней пить Серый не мог. Не лезло. Первый день можно было надраться, второй — похмелятся, а на третий он уже не мог смотреть даже на шампанское или какой-нибудь вкусное «мартини».

Всё, шабаш.

Словно бы в голове Серого открывалась маленькая дверца, оттуда вылезал кто-то очень сердитый и важный и командовал извилинам: «Хватит бухать! Работать надо!»

Иногда Серого «накрывало» и безо всякого похмелья, просто так, ни с того, ни с сего. Индус говорил, что это от лишних мыслей в голове, Малой утверждал, что Серый псих, а Челло однажды долго и очень умно объяснял про какую-то нейроциркулярную дистонию.

В общем-то, Серому было все равно, какая у него дистония, и он даже радовался где-то глубоко в душе, что он — вот такой, потому что ему абсолютно точно не грозило самое страшное заболевание Средневолжских, да и вообще российских мужиков — запой.