Сергей Волков - Ильич

— Оно и ad meliorem [29] К лучшему (лат.) , — Челло откинул простыню, сел, и оказалось, что он одет в зелёный с красными вставками тренировочный костюм из эластика. — Я тебе не буду должен. А деньги… чува-ак, деньги — не проблема. Пошли!

Он порывисто поднялся, шагнул к двери, приоткрыл её и прислушался. С кухни доносился шум воды и звон посуды. Челло повернул к Серому мятое, желтоватое лицо и приложил палец к губам — тихо, мол.

Они на цыпочках прокрались в тёмную прихожую, обулись; Челло накинул плащ, взял зонт, сунул его подмышку и принялся осторожно открывать замок. Тот долго поскрипывал, и, наконец, предательски щёлкнул.

— Алёша? — тут же раздался с кухни встревоженный голос и шум воды стих.

— Extra omnes! [30] Все вон! (лат.) — прошипел Челло, распахивая входную дверь.

Серый рванул в подъезд, Челло заковылял за ним. Они ссыпались по лестнице, словно школьники, сбежавшие с урока, а вслед им летело горестное:

— Алёша! А покушать? У тебя же диета…

«Пивной павильон № 3», в народе именуемый «Глиста», располагался в двух кварталах от дома Челло, у площади, за большую клумбу в центре прозванной «Квадратка», и отделяющей район «Речпорт» от Кировского района.

«Глиста» представлял собой одноэтажный домик, стыдливо спрятавшийся за декоративной стенкой, выложенной разноцветной мозаикой, изображавшей разбушевавшуюся водную стихию и славных советских речников, железной рукой укрощавших её раз и навсегда. Стихия представлялась авторам панно как некие сине-голубые волны с завихрениями, но «гладко было на бумаге», а на деле получилась длинная бледно-голубая змееобразная линия, опоясывающая бравых речников. Наверное, люди с высокохудожественным вкусом придумали бы какое-то другое, более изящное сравнение, но средневолжские пролетарии из ремонтных мастерских Речного порта вкусом были не отягощены, они что видели, о том и пели. Так павильон на веки вечные стал сперва «Синей глистой», а потом просто «Глистой».

Здесь всегда толклись какие-то пошарпанные личности, здесь всегда было неуютно, всегда плохо пахло, а редкие тополя за павильоном, под которыми завсегдатаи справляли малую нужду, в любое время года сорили на головы страждущих опохмела буро-жёлтой листвой.

Всю дорогу до «Глисты» Челло еле плелся, то и дело хватаясь за руку Серого и шлёпая синюшными губами. Со стороны казалось, что он пытается откусить что-то, маячившее перед ним и невидимое более никому.

Последние метры до обшарпанной двери «Глисты» Челло буквально пробежал и ввалился внутрь, шаря перед собой руками, точно слепой. Серый вошёл следом, задержал дыхание — о мощный духан внутри пивнушки можно было ушибиться — и огляделся.

За столиками-поганками переминались с десяток синяков. Со стены на них сурово глядел плакатные рожи советских времён, поверху шёл лозунг: «Трезвость — норма жизни!». Плакат был достопримечательностью «Глисты», его не снимали уже лет десять. Углы засидели мухи, понизу плакат весь был густо покрыт всякими весёлыми с точки зрения завсегдатаев пивнушки надписями типа: «Пейте пиво пенное — морда будет охрененная!»

За стойкой глыбилась мощная женщина неопределённого возраста, чувашка Кашкарова, носившая монументальную кличку «Маршал Жуков». Она была в «Глисте» царицей и богиней, её слушались, с нею считались.

Серый направился к мокрой стойке, на которой высились два пивных крана. Челло уже висел там, опираясь на край.

— Товарищ маршал, — просипел он. — Мне парочку… А моему… юному…

— Мне одну, — сказал Серый.

— Пиво бугульминское, — басом сообщила «Маршал Жуков», выставляя на стойку поллитровые банки — кружек в «Глисте» не водилось уже года три.

— Что воля, что неволя — все одно, — махнул рукой Челло.

Жёлтая струя, мутная, как весенняя вода в ручье, ударила в банку, запенилась, заклокотала. Челло не дождался наполнения, обезьяньим рывком выхватил банку и жадно приник к ней, дёргая волосатым кадыком.

— Ты чё творишь, падла? — беззлобно рявкнула «маршал Жуков», ловко двигая полными руками. Она подставила под струю следующую банку, зыркнула на Серого. — Чё мнёшься? Триста семьдесят шесть с вас.

Серый выложил на стойку мятые сотки, дождался, когда банки наполнятся, и понёс их к столику у окна, где уже обосновался Челло. Влив в себя поллитра пива, он мгновенно преобразился — с впалых щёк стекла могильная зелень, подёрнутые глицериновой плёнкой глаза заблестели, движения стали точными и плавными.

Серый поставил перед ним обе банки, поймал повеселевший взгляд.

— Ну, полегчало?

— Всегда поражаюсь этой метаморфозе, — усмехнулся Челло и полез за папиросами. — Как там в мультике? «Такая приятная гибкость в теле образовалась…»

Серый усмехнулся, кивнул. Челло прикусил коричневыми зубами мундштук папиросы, чиркнул спичкой, прикурил и взялся за полную банку, над которой уже опала шапочка мыльной пены.

— Ergo bibamus! [31] Так выпьем! (лат) — провозгласил Челло, и держа дымящуюся папиросу на отлёте, по-гусарски опрокинул в себя пиво.

Серый усмехнулся.

— Слышь, ты это… притормози. А то нажрёшься сейчас, а у меня дела, я тебя домой не потащу.

— Прочь сомнения! — вскричал Челлло. На него стали оборачиваться. — Все будет пучком. Ты сам-то почему не пьёшь?

— Не люблю я эту фигню… — Серый кивнул на кружку. — Бугульминское к тому же.

Челло кивнул, прокашлялся, со стуком поставил на колотый пластик ополовиненную банку, бросил туда щепотку соли. Серый внимательно наблюдал за вспузырившейся жидкостью, выбирая момент для начала разговора.

— Пить ты не хочешь, — докурив, сказал Челло. — Говорить не хочешь. Но пришёл и торчишь тут со мной. Чува-ак, колись — что нужно?

Серый вздохнул, оглянулся, словно бы опасаясь, что их могут подслушать. Челло перехватил его взгляд, оттопырил влажную губу, сделавшись похожим на верблюда, и прочитал с привыванием:

— Иди в жопу, — устало сказал Серый. — Я спросить хотел… А ты прикалываешься.

— Всё, всё! — Челло скрестил перед собой руки, как судья в баскетболе. — Я серьёзен, как покойник. Слушаю тебя.

Он отхлебнул из банки и уставился на Серого, выпучив жёлтые глаза, прозрачные, словно янтарные брошки.

Серый помолчал, взял полную банку, заметил прилипшую ко дну раздавленную муху, скривился, но приглядевшись, понял, что муха прилипла с внешней стороны. После этого он все же сделал над собой усилие и отхлебнул пиво. Он было… бугульминским — кислым и водянистым одновременно.