Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

Молодой человек осмотрелся. Он крепко обхватил себя руками, словно таким образом пытался успокоиться. Именно этот жест тронул сердце Лейлы.

– Милая Ма, думаю, он пришел ко мне, – сказала Лейла, не спускаясь с лестницы.

Молодой человек удивленно посмотрел вверх и увидел ее. Нежнейшая улыбка приподняла уголки его рта.

В то же время Гадкая Ма сверлила незнакомца взглядом из-под полуопущенных век, ожидая, что он скажет.

– Э-э-э… да… верно… На самом деле я пришел поговорить с этой дамой. Спасибо.

Гадкая Ма зашлась от смеха:

– «На самом деле я пришел поговорить с этой дамой? Спасибо?» Верно, сынок. Ты с какой планеты к нам прибыл?

Молодой человек моргнул. Он вдруг смутился, провел ладонью по виску, словно ему нужно было подумать, чтобы дать ответ.

Гадкая Ма посерьезнела и перешла на деловой тон:

– Так ты хочешь ее или нет? У тебя есть деньги, мой паша? Потому что она дорогая. Одна из лучших.

В этот самый момент дверь распахнулась и вошел какой-то клиент. В дневном свете, что попал внутрь с улицы, Лейла какое-то время не могла разглядеть лица юноши, а потом поняла: он кивает и выражение покоя разливается по его встревоженному лицу.

Оказавшись наверху, в ее комнате, он с большим интересом огляделся, словно отмечая каждую деталь: трещины в раковине, шкаф, который как следует не закрывался, занавески, изрешеченные дырами от сигарет. В конце концов он оглянулся и увидел, что Лейла медленно раздевается.

– Ой, нет-нет, прекрати! – Он быстро отступил на шаг, склонил голову набок и поморщился; отражавшийся в зеркале дневной свет подчеркнул морщины; смутившись от собственной вспышки, он взял себя в руки. – Ну то есть… пожалуйста, оставь одежду на себе. Я тут не совсем для этого.

– А чего же ты тогда хочешь?

Он пожал плечами:

– Может, просто посидим и поболтаем?

– Ты хочешь поболтать?

– Да, мне бы очень хотелось с тобой познакомиться. Бог мой, я даже не знаю, как тебя зовут. Меня – Д/Али, имя ненастоящее, но кому оно нужно, настоящее-то?

Лейла удивленно уставилась на него. В мебельной мастерской на другой стороне двора кто-то запел, песня была ей неизвестна.

Д/Али упал на кровать и подтянул ноги, ловко скрестил их и сел, положив щеку на ладонь.

– И честное слово, не стоит беспокоиться, если тебе не очень-то хочется разговаривать. Я могу просто скрутить для нас папироску. И мы выкурим ее в тишине.

Д/Али. Его волосы цвета воронова крыла волнами падали на воротник, его беспокойные изумрудные глаза становились светлее, когда он был задумчив или озадачен. Он был сыном иммигрантов, плодом диаспор и вынужденных перемещений. Турция, Германия, Австрия, снова Германия и опять Турция – следы его прошлого проявлялись тут и там, словно затяжки на кардигане, который то и дело цеплялся за крючки и гвоздики. До встречи с ним Лейла не знала человека, который бы жил в стольких местах, но нигде не чувствовал себя как дома.

Если верить его немецкому паспорту, по-настоящему его звали Али.

В школе над ним год за годом насмехались, а затем тут и там его оскорбляли и даже побивали расисты. А потом один из них узнал о его страсти к искусству. Это позволило им еще больше смеяться над ним каждое утро, стоило только Д/Али войти в класс. Вот пришел мальчик по имени Али… Какой же он идиот, он считает себя Дали! Все это ранило его до глубины души – это бесконечное глумление и колкости. Но как-то раз, когда новый учитель попросил каждого ученика представиться, он вскочил из-за парты и произнес со спокойной и уверенной улыбкой:

– Здравствуйте, меня зовут Али, но гораздо больше мне нравится, когда меня называют Д/Али.

С этого момента презрительные замечания прекратились, а вот он, упрямый и независимый, начал использовать и даже любить имя, которое когда-то казалось обидной кличкой.

Его родители оба выросли в деревне на берегу Эгейского моря и в начале 1960-х переехали из Турции в Германию как гастарбайтеры, то есть гостевые работники, которых пригласили потрудиться, а затем, когда нужда в них отпадала, попросили собрать вещички и уехать. Первым, в 1961 году, переехал отец, он жил там в комнате хостела вместе с десятью другими рабочими, не умевшими ни читать, ни писать. Ночью при тусклом свете грамотные рабочие писали письма за тех, кто был безграмотен. Спустя месяц проживания в таком тесном помещении каждый узнал все о других – начиная от семейных тайн и заканчивая непроходимостью кишечника.

Спустя год к отцу переехала жена, Д/Али и его две сестры-близняшки. Поначалу все складывалась совсем не так, как они надеялись. После неудачной попытки перебраться в Австрию семья вернулась в Германию. Заводу «Форд» в Кёльне нужны были рабочие, и они поселились поблизости от него – там, где улицы пахли асфальтом после дождя, дома выглядели совершенно одинаково, а старушка, жившая этажом ниже, при малейшем шуме из их квартиры звонила в полицию. Мама купила всем по паре мягких тапок, и они приучились говорить вполголоса. Они смотрели телевизор на минимальной громкости, а по вечерам никогда не включали музыку и не спускали воду в туалете – этого здесь тоже не терпели. В Кёльне родился младший брат Д/Али, и тут все они выросли, засыпая под ворчание Рейна.

Отец Д/Али, от которого тот унаследовал темные волосы и квадратный подбородок, часто рассуждал о переезде назад в Турцию. Когда им удастся скопить достаточно денег и закончить все дела в этой холодной и высокомерной стране, они снимутся и уедут. Он построит дом в своей деревеньке. Большой дом с бассейном и садом. По вечерам они будут слушать гул долины и редкий крик голубя, и им больше не придется носить мягкие тапочки и говорить вполголоса. Чем больше проходило лет, тем изощреннее становились его планы возвращения. Родные уже не воспринимали это всерьез. Германия была их домом. Германия стала отечеством – пусть даже отец семейства не желал принимать этот факт.

К моменту поступления Д/Али в среднюю школу всем – и учителям, и соученикам – уже было понятно, что ему суждено стать художником. Однако его страсть к искусству никогда не поддерживалась в семье. Родители ничего не поняли даже тогда, когда любимая учительница мальчика пришла поговорить с ними. Д/Али так и не смог забыть чувство стыда, которое он испытал тогда: госпожа Кригер, женщина плотного телосложения, сидя на стуле и с трудом удерживая в руке крошечный стакан с чаем, пыталась объяснить родителям, что их сын и в самом деле очень талантлив, он сможет получить место в школе искусства и дизайна, если его к этому как следует подготовить. Д/Али наблюдал за отцом: тот слушал с улыбкой, которая так и не тронула его глаз, – он жалел немку с кожей цвета лосося и коротко остриженными волосами, рассказывавшей ему, как он должен поступить с собственным сыном.