Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

– В дорогой ресторан! На танцы! – с улыбкой повторила Лейла.

– Я просто хочу сказать, что мы бы тратили деньги.

– Это другое. Твои родители пришли бы в ужас, узнай они, что деньги, которые они заработали тяжелым трудом, ты тратишь в подобном месте.

– Но родители не присылают мне никаких денег!

– Неужели? А я думала… Тогда как же ты оплачиваешь такое?

– Я работаю. – Он подмигнул.

– Где?

– Тут и там, повсюду.

– На кого?

– На революцию!

Лейла отвела встревоженный взгляд. И вот в очередной раз в своей жизни она разрывалась между чутьем и сердцем. Чутье подсказывало ей, что он не просто заботливый и нежный молодой человек, каким ей представляется, и с ним следует проявлять осторожность. Но сердце толкало ее вперед, как тогда, когда она новорожденным младенцем неподвижно лежала под слоем соли.

Так она прекратила возражать против его визитов. В какие-то недели он приходил каждый день, в другие – лишь по выходным. Сердце, сжимаясь, подсказывало ей, что по вечерам он частенько встречается со своими товарищами и их длинные темные тени ложатся на пустынные улицы, однако она ни разу не решилась спросить, чем они занимаются.

– Твой пришел! – орала снизу Гадкая Ма, когда он появлялся, и, если у Лейлы был клиент, Д/Али приходилось ждать на стуле у входа.

В подобные моменты Лейла чувствовала такой стыд, что ей хотелось умереть, – когда она приглашала его в свою комнату, где еще висел запах другого мужчины. Но если это и расстраивало Д/Али, он ни разу ничего не сказал. Тихая сосредоточенность сопровождала все его движения – он внимательно наблюдал за ней, словно она – центр вселенной. Его доброта проявлялась спонтанно и казалась безграничной. Каждый раз, когда он прощался и уходил ровно через час, в комнате воцарялась пустота и полностью поглощала ее.

Д/Али никогда не забывал принести какой-нибудь подарок – блокнотик для записей, бархатную ленту для волос, кольцо в форме змеи, пожирающей собственный хвост, а иногда шоколадные конфеты с неизвестными начинками – карамелью, вишневым пюре, ореховым пралине… Они садились на кровать, открывали коробку и каждый раз подолгу выбирали, с какой конфеты начать, ну и конечно, говорили и говорили – целый час. Однажды он коснулся шрама на ее спине – того, что остался от кислоты. Он нежно провел пальцем по зажившей ране, которая разделила ее кожу, словно пророк – море.

– Я бы хотел нарисовать тебя, – сказал он. – Можно?

– Мой портрет? – Слегка покраснев, Лейла опустила глаза.

Когда она снова перевела на него взгляд, он улыбался, как она и предполагала.

В следующий раз Д/Али пришел с мольбертом и деревянным ящичком, в котором лежали кисти, масляные краски, мастихины, этюдники и олифа. Лейла позировала ему, сидя на кровати в алой асимметричной юбке и в расшитом бисером топе-бикини такого же цвета; она убрала волосы в мягкий пучок и слегка отвернула лицо от двери, словно хотела, чтобы та навеки осталась закрытой. До своего следующего прихода он оставил холст в гардеробе. Когда спустя примерно неделю работа была завершена, Лейла с удивлением обнаружила, что на месте, где у нее был шрам, Д/Али нарисовал малюсенькую белую бабочку.

– Будь осторожна, – советовала ей Зейнаб-122. – Он художник, а все художники эгоисты. Он исчезнет, как только получит все, чего хотел.

Однако, ко всеобщему удивлению, Д/Али продолжал приходить. Шлюхи смеялись над ним, говоря, что он не способен на эрекцию и не умеет трахаться, а когда устали шутить на эту тему, стали жаловаться на запах скипидара. Понимая, что они завидуют, Лейла не обращала внимания. Но когда и Гадкая Ма начала ворчать, дважды заметив, что не хочет видеть у себя левых, Лейла начала волноваться, что больше не сможет встречаться с ним.

В один из этих дней Д/Али сделал Гадкой Ма неожиданное предложение.

– Этот натюрморт на стене… Ну, я не стремлюсь вас обидеть, однако эти нарциссы и лимоны кажутся дешевой подделкой. Вам не хотелось бы повесить сюда портрет?

– Вообще-то, здесь и висел портрет, – ответила Гадкая Ма, но не стала рассказывать, что это было изображение султана Абдул-Азиза. – Но мне пришлось отдать его.

– Ach so, жалко. Тогда, может быть, вам нужен новый? Давайте я нарисую вас – бесплатно?

Гадкая Ма хрипло рассмеялась, и складки жира на ее талии удивленно сжались.

– Не глупи. Я не красавица. Пойди найди какую-нибудь другую. – Но, помолчав, добавила неожиданно серьезно: – Ты не шутишь?

На той же неделе Гадкая Ма стала позировать Д/Али, держа свое вязание на уровне груди, чтобы продемонстрировать мастерство и одновременно скрыть двойной подбородок.

Когда Д/Али закончил работу, женщина на холсте выглядела куда счастливее и моложе оригинала. Теперь все проститутки хотели позировать ему, так что завидовать пришлось уже Лейле.

Для того, кто влюблен и кто находится в самом его центре, мир перестает быть прежним, с этого момента земной шар начинает вертеться быстрее.

Время продолжало тикать, а сознание Лейлы вызвало вкус ее любимой уличной еды, мидий во фритюре: мука, яичные желтки, пищевая сода, перец и мясо черноморских мидий.

Октябрь 1973 года. Босфорский мост, оказавшийся на четвертом месте по длине в мире, наконец-то был достроен после трех лет работ и по завершении публичной церемонии открыт для движения транспорта. На одном конце моста установили указатель: «Добро пожаловать на Азиатский континент», а на другом – еще один: «Добро пожаловать на Европейский континент».

С утра пораньше по этому случаю на обоих концах моста собралась толпа. Днем президент выступил с взволнованной речью, военные герои – некоторые были уже в преклонном возрасте, так как сражались в Балканские войны, в Первую мировую и Войну за независимость Турции, – в почтительной тишине стояли по стойке смирно, зарубежные сановники восседали на высокой платформе возле влиятельных политиков и провинциальных губернаторов, красно-белые флаги развевались на ветру повсюду, оркестр играл национальный гимн, и все пели в полный голос; в воздух выпустили тысячи шариков, танцоры, исполнявшие зейбек , вращались по кругу, и их руки были расставлены на ширине плеч, словно они были орлами, парящими в вышине.

Позже, когда мост открыли для пешеходов, люди могли пройти от одного континента к другому. Удивительное дело – так много граждан избрали его местом для самоубийства, что в итоге пешеходов на этот живописный мост вовсе перестали пускать. Однако это случилось намного позже. Пока все еще были полны оптимизма.

День накануне был 50-й годовщиной Турецкой Республики. И это событие было грандиозным само по себе. А на следующий день стамбульцы отдавали должное этому чуду инженерной мысли длиной более пяти тысяч футов, детищу турецких рабочих и застройщиков и британских инженеров из компании «Кливленд бридж инжиниринг». Босфорский пролив, изящный и узкий, всегда считался шеей Стамбула, и теперь эту шею, словно пылающее ожерелье, украшал мост. Ожерелье сияло высоко над городом, нависая на том месте, где Черное море сливалось с водами Мраморного моря с одной стороны и Эгейское море встречалось со Средиземным – с другой.