Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

– Ох, это понравится не всем моим друзьям, – покачала головой Лейла.

Прищурившись, она словно пыталась разглядеть будущее – как Ностальгия Налан в открытом платье и на каблуках сбегает с кукурузного поля, где ее заставляют работать.

Похоже, Д/Али подумал о том же. Он несколько раз видел Налан и был под впечатлением от силы ее характера. Он не знал, что бы Маркс стал делать с такими людьми, как она. Да и Троцкий тоже. Д/Али не мог припомнить ни одного слова о трансвеститах, которые не хотят быть крестьянами, хотя книг он изучил немало.

– Я не сомневаюсь, что и для твоих друзей найдется подходящая работа.

Лейла улыбнулась, втайне наслаждаясь его страстной речью, однако слова, которые слетели с ее губ в ответ, не отражали этих эмоций.

– Как ты можешь верить во все это? Мне кажется, это похоже на фантазию.

– Это не фантазия. И не мечта. Это ход истории. – Д/Али скуксился и, похоже, обиделся. – Ты можешь заставить реку течь в другую сторону? Не можешь. История идет своим ходом в сторону коммунизма, неумолимо и логично. Рано или поздно он настанет, этот прекрасный день.

Увидев, как легко он расстроился, Лейла ощутила прилив любви к нему. Ее рука ласково опустилась на его плечо и удобно пристроилась там, словно воробышек в гнезде.

– Но если хочешь знать, у меня есть мечта. – Д/Али прищурился, не желая видеть лицо Лейлы в тот момент, когда она услышит его слова. – И она о тебе.

– Ах, неужели? Какая?

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Последовавшая за этим тишина была такой глубокой, что Лейла, не сводя глаз с Д/Али, слышала бормотание волн в порту – вода била по включившей двигатель рыбацкой лодке. Она попыталась вдохнуть, но ощущение было такое, словно воздух не дошел до легких, – так полна была грудь. А потом сработал будильник, и они оба поморщились. Недавно Гадкая Ма установила будильники в каждой комнате, чтобы по истечении часа у клиентов не было возможности остаться.

Лейла выпрямилась:

– У меня к тебе большая просьба. Пожалуйста, больше никогда не говори мне ничего подобного.

Д/Али посмотрел на нее:

– Ты злишься? Не надо.

– Послушай, есть такое, что ни в коем случае нельзя говорить в этом месте. Даже если ты не имел в виду ничего плохого, а я не сомневаюсь, что ты плохого не подразумевал. Но я хочу пояснить раз и навсегда: мне такие разговоры не нравятся. Мне они кажутся очень… неприятными.

На мгновение Д/Али будто растерялся:

– Я просто удивляюсь, что ты так и не заметила этого.

– Не заметила чего? – Лейла отдернула от него руку, словно от огня.

– Что я люблю тебя, – ответил он. – С той самой минуты, когда я впервые увидел тебя… на лестнице… в тот день, когда приезжал Шестой флот… помнишь?

Лейла почувствовала, как краснеют ее щеки. Лицо горело. Ей хотелось, чтобы он ушел, не говоря ни слова, и больше не возвращался. Пусть несколько лет все могло быть прекрасно, теперь она понимала, как болезненны могут быть эти отношения.

После того как Д/Али ушел, она приблизилась к окну и, несмотря на строгие указания Гадкой Ма, раздвинула занавески. Лейла прижала щеку к оконному переплету и устремила взгляд на одинокую березу и мебельную мастерскую – из тамошнего вентиляционного отверстия валил дым. Она представила себе, как Д/Али шагает к порту, как обычно, торопливой и твердой походкой, и мысленно провожала его преданным и влюбленным взглядом, пока он не исчез в темном переулке под каскадом салютов.

Всю ту неделю газино, концертные залы, и ночные клубы ломились от посетителей. Оживление в них принес праздничный оптимизм. В пятницу, после вечерней молитвы, Гадкая Ма отправила Лейлу на мальчишник, проходивший в особняке у Босфора. Всю ночь Лейла думала о Д/Али и его словах, и ее мучила такая необоримая подавленность, что она была не в силах подыгрывать и притворяться, казалась мучительно замедленной, заторможенной, словно ее только что вытащили из озера. Лейла ощущала, что хозяева недовольны ее работой и после наверняка пожалуются Гадкой Ма, и с горечью думала, что клоуны и проститутки не должны быть печальными, иначе кому они нужны?

Обратный путь она проделывала с большим трудом – ноги гудели от бесконечного стояния на высоких каблуках. Она умирала от голода, потому что ничего не ела со вчерашнего обеда. Никто даже не думал угощать ее на подобных вечеринках, а сама она никогда не просила.

Над крышами из красной черепицы и свинцовыми куполами вставало солнце. В воздухе чувствовалась свежесть, аромат надежды. Лейла проходила мимо еще спящих многоквартирных домов. Впереди, в нескольких шагах от себя, она заметила корзинку на веревке, которая свисала из окна верхнего этажа. Внутри было что-то вроде картошки и лука. Видимо, кто-то заказал их в ближайшем продуктовом магазине и забыл поднять наверх.

От какого-то звука она остановилась как вкопанная. Замерла, пытаясь расслышать. Спустя несколько секунд она уловила едва слышное всхлипывание и поначалу подумала, что ей показалось, ведь она не спала всю ночь. А потом разглядела бесформенный силуэт на мостовой, комок плоти и шерсти. Раненая кошка.

И тут кто-то еще увидел животное и стал приближаться с противоположной стороны дороги. Женщина. Своими добрыми карими глазами, которые чуть изгибались в уголках, острым носом и плотным сложением она очень напоминала птицу – птицу с рисунка какого-нибудь ребенка, круглую и задорную.

– С кошкой все в порядке? – спросила женщина.

Обе подались вперед и одновременно увидели: внутренности у животного вывалились наружу, кошка дышала прерывисто и с трудом, она была тяжело ранена.

Лейла сняла шарф, обмотала его вокруг кошки и осторожно подняла животное, придерживая одной рукой.

– Нужно найти ветеринара.

– В такое время?

– Ну, выбора-то у нас нет.

И они вдвоем двинулись прочь.

– Меня зовут Лейла. Посередине «е», а не «э». Я сменила написание.

– Я Хюмейра. Как слышится, так и пишется. Я работаю в газино у верфи.

– Что ты там делаешь?

– Мы с группой каждый вечер на сцене, – сказала она и добавила с нажимом и не без гордости в голосе: – Я певица.

– О, а ты поешь что-нибудь из Элвиса?

– Нет. Мы играем старые песни, баллады и немножко нового, в основном арабское.

Ветеринар, когда они наконец его отыскали, был страшно раздражен, что его разбудили в такой ранний час, но, к счастью, не отослал их прочь.

– За все годы практики я ни разу не видел ничего подобного, – сказал он. – Сломанные ребра, пробитое легкое, сплющенный таз, трещина в черепе, выбитые зубы… Видимо, ее переехала машина или даже грузовик. Простите, но я очень сомневаюсь, что мы сможем спасти это несчастное животное.

– Однако вы сомневаетесь, – медленно произнесла Лейла.