Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

Глаза ветеринара, спрятанные за очками, превратились в щелки.

– Прошу прощения?

– Я хотела сказать, что у вас нет стопроцентной уверенности. Вы сомневаетесь, а это означает, что шанс на спасение все-таки есть.

– Видите ли, я понимаю ваше желание помочь, но, поверьте, куда лучше просто усыпить ее. Животное и так настрадалось.

– Тогда мы найдем другого ветеринара. – Лейла повернулась к Хюмейре. – Найдем же?

Другая женщина задумалась, но лишь на секунду. Она кивнула в знак поддержки:

– Найдем.

– Хорошо, раз уж вы так непреклонны, я постараюсь помочь, – сказал ветеринар. – Но обещать ничего не могу. И должен сказать, что стоить это будет недешево.

За этим последовали три операции и месяцы болезненного лечения. Бо́льшая часть расходов легла на Лейлу, но и Хюмейра принимала участие, когда могла.

В конце концов время показало, что Лейла была права. Кошка с поломанными когтями и выбитыми зубами цеплялась за жизнь из последних сил. Принимая во внимание, что ее исцеление было почти чудом, они назвали ее Секиз, Восемь, ибо ясно: у существа, перенесшего столько боли, наверняка было девять жизней и восемь оно уже потратило.

Женщины присматривали за кошкой по очереди, постепенно превращаясь в хороших подруг.

Спустя несколько лет, после безумной фазы ночных эскапад, Секиз забеременела. Через десять недель она родила пятерых котят с очень разными характерами. Один из них, черный с небольшим белым пятнышком, оказался абсолютно глухим. Лейла и Хюмейра придумали ему имя – Мистер Чаплин.

Голливуд Хюмейра – женщина, знавшая наизусть большинство красивых баллад Месопотамии, женщина, чья жизнь напоминала истории, рассказанные в них.

Голливуд Хюмейра, одна из пяти.

Хюмейра родилась в Мардине, недалеко от монастыря Мор-Габриэль, на известковом плато Месопотамии. Извилистые улицы, каменные дома. Она росла на очень древней и очень неспокойной земле, и со всех сторон ее окружали пережитки истории. Руины на руинах. Новые могилы внутри старых могил. Бесконечные легенды о героях и истории о любви, которые ей рассказывали, заставляли ее тосковать по уже не существовавшей родине. Странное дело, но ей казалось, что эта граница, где кончается Турция и начинается Сирия, вовсе не постоянная разделительная линия, а некое живое и дышащее существо, этакая ночная тварь. И она перемещается, когда люди по обе ее стороны спокойно спят. По утрам она снова возвращается на прежнее место, но чуть-чуть сдвигается то вправо, то влево. Эту границу постоянно пересекали контрабандисты. Затаив дыхание, они шли по густо заминированным полям. Иногда в тишине слышался взрыв, и деревенские жители принимались молиться, чтобы это разорвало мула, а не контрабандиста, на нем ехавшего.

От подножия Тур-Абдина – «Горы Поклонения» – до самой равнины, которая летом становилась песочно-рыжей, тянулся бескрайний ландшафт. Однако обитатели этого региона часто вели себя как островитяне. Они сильно отличались от соседских племен и ощущали это до мозга костей. Прошлое сомкнулось над ними, словно глубокие темные воды, и они плыли по ним, но не одни – никогда не одни! – а в компании призраков – своих предков.

Мор-Габриэль – старейший в мире монастырь Сиро-Яковитской церкви. Как отшельник, живущий на воде и скудной пище, монастырь сумел выжить благодаря вере и крупицам благодати. На протяжении всей его истории в нем случались кровопролития, гонения и истребления, монахов тиранили все, кто вторгался или просто проезжал через этот регион. И пусть его светлые, словно молоко, крепкие каменные стены устояли, зато великолепная библиотека не уцелела. Из тысяч книг и рукописей, которые она когда-то с гордостью вмещала, не осталось ни одной странички. В склепе были похоронены сотни святых и мучеников. Росшие возле него оливы и сады тянулись до самой дороги, насыщая воздух особым ароматом. Если не знать истории, невозмутимость этого места можно легко принять за покой.

Хюмейра, как и многие другие дети, выросшие в этом регионе, с детства слышала песни, баллады и колыбельные на нескольких языках – турецком, курдском, арабском, персидском, армянском, сирийско-арамейском. Она слышала истории про монастырь и видела, как приезжают и уезжают туристы, журналисты, священнослужители обоих полов. Больше всего ее занимали монашки. Как и они, Хюмейра совершенно не собиралась замуж. Но в ту весну, когда ей исполнилось пятнадцать, ее внезапно забрали из школы и обручили с мужчиной, который вел дела с ее отцом. К шестнадцати годам она уже стала его женой. Муж был человеком непритязательным, бессловесным и пугливым. Хюмейра, понимая, что он не хотел этого брака, подозревала, что у него была возлюбленная, которую он не смог забыть. Время от времени она ловила его неприязненный взгляд, словно именно она была виновата в том, о чем он сожалел.

В первый год их совместной жизни она снова и снова пыталась понять мужа и его нужды. Ее собственные не имели значения. Но муж ничему не радовался, и на его лбу снова появлялись морщины, словно на окне, – стоит его вытереть, а оно снова запотевает. Вскоре после этого дело ее мужа потерпело неудачу. Им пришлось съехаться с его родственниками.

Жизнь с семьей мужа сломила Хюмейру. Ежедневно, дни напролет с ней обращались как с прислугой – с безымянной прислугой. «Жена, принеси чая. Жена, иди свари рис. Жена, постирай белье». Ее все время куда-то посылали, не давали побыть на одном месте, и у нее складывалось странное ощущение, что они стремятся оставить ее при себе, но при этом хотят, чтобы она исчезла. Хюмейра могла бы стерпеть все это, если бы не побои. Один раз муж сломал деревянную вешалку об ее спину. В другой раз он ударил ее по ногам железными щипцами, которые оставили темно-красную отметину на боковой части ее левого колена.

О возвращении к родителям нельзя было и думать. Но и оставаться в этом тоскливом месте она не собиралась. Как-то ранним утром, когда все еще спали, Хюмейра украла золотые браслеты, которые ее свекровь хранила в коробке от печенья на прикроватном столике. При этом зубные протезы свекра, плававшие в стакане с водой, что стоял возле коробки, заговорщически улыбнулись ей. В ломбарде она не сможет получить много за эти браслеты, но на автобусный билет до Стамбула должно хватить.

В столице Хюмейра быстро обучилась ходить на высоких каблуках, выпрямлять волосы, наносить макияж так, чтобы он блестел в свете неоновых ламп. Она сменила имя, данное ей при рождении, на Хюмейру, купила фальшивый паспорт. Сильный голос и знание сотен анатолийских песен помогли найти работу в ночном клубе. Впервые оказавшись на сцене, она тряслась как осиновый лист, но, к счастью, голос ее не подвел. Хюмейра снимала в районе Каракёй самую дешевую комнату, которую только можно найти, у самой улицы борделей, и именно там после работы она впервые встретила Лейлу.