Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Ты же не собираешься?

— А никто не собирается — и вдруг ба-бах. Самая сильная боль в человеке — боль от неразделенной любви. Я это только что уразумел.

— Неужели не знал? — удивился Азаров. — Ты же режиссер.

— Ты удивишься, не знал, — развел руки Святослав. — Потому что до сих пор не испытывал.

— Но ты же фильмы снимаешь, причем, хорошие.

— Скажу тебе по секрету, всегда думал, что любви уже нет. Так, осталась какая-то бодяга.

— Любовь будет всегда.

— Ты-то откуда знаешь?

— Знаю. Это главный источник силы в человеке. Не будет любви, сила иссякнет. А если любовь есть, то она прибавляется.

— Кто бы мог подумать, что ты мыслишь такими категориями. Я был уверен, что ты весь в борьбе с режимом.

— Так и есть, я борюсь с ним ради любви.

— А справедливость? А честность? Ну и так далее по списку.

Азаров на мгновение улыбнулся.

— Без любви они теряют смысл. Весь этот список базируется на любви.

— Да, что ты заладил: любовь, да любовь, — раздраженно буркнул Святослав. — Потрахался — и счастлив, как юнец. Ведь потрахался?

— Мы занимались любовью.

Святослав махнул рукой.

— Красивый эвфемизм.

— Нет.

— Хочешь сказать, что ты счастлив.

— Святослав…

— Хватит лирики. Я тебя спросил.

— Очень счастлив. Я не знаю, как выразить это чувство. Слов таких в языке нет.

— Секс — прекрасная вещь.

— Секс мгновение, а меня не покидает это чувство ни на минуту.

— И меня не покидает ни на минуту, только другое чувство. — Святослав вдруг пристально посмотрел на брата. — Почему тебе так повезло? Ведь в нашей семье я был везунчиком. Я знаменит, меня даже в Руанде знают. Когда мы были там с Соланж, местные киноманы меня узнавали, просили автограф. — Внезапно он снова обмяк. — Теперь в Руанде с ней уже не побываем, ваша очередь туда отправляться. Поедите?

— Не знаю. Пока надо пережить эпидемию.

— А я не против заразиться.

— Не неси чушь! Тебе еще надо снять много фильмов.

— Без нее? — Святослав замотал головой. — Ты верно подметил, источник силы разрядился.

— Но ты же снимал фильмы и до знакомства с ней.

— Да, снимал именно для того, чтобы с ней познакомиться.

— Но ты не мог знать.

— Да все я знал! — закричал Святослав. — Я не ведал, что это будет именно Соланж, но я чувствовал, что кто-то непременно появится. И когда появилась, сразу почувствовал — это она. Теперь понимаешь?

— Наверное, я тоже жил с таким предчувствием.

— Все же братьям легче понять друг друга, — констатировал Святослав.

— Легче, — подтвердил Азаров.

— Даже если между ними женщина?

— Женщина разъединяет, а братство объединяет. Может, пойдем в столовую, доедим.

— Ты хочешь есть? — изумился Святослав.

— Да, я не успел почти ничего съесть.

Святослав внезапно расхохотался.

— Поистине парадоксальная ситуация, начали с любви, а кончили едой. Обязательно вставлю такой эпизод в свою картину. Надеюсь, ты не против?

— Только — за. Рад, что хотя бы чуточку помог твоему творчеству.

— Творчеству? — задумчиво повторил Святослав. — Если оно еще будет.

После завтрака они вышли прогуляться в сад. Они шли по узенькой тропинке меж деревьев, держась за руки.

— Нам надо решить, что дальше? — сказал Азаров.

Соланж окинула его взглядом и улыбнулась.

— Это очень интересный вопрос, — ответила она.

— Я знал, что он тебе понравится.

— Твои предложения?

— Я хочу, чтобы мы поженились, официально, в ЗАГСе.

Соланж наморщила лоб.

— А что такое ЗАГС?

— У нас это то место, где людей делают мужем и женой.

— Тогда нам туда, — кивнула головой француженка. — А ты знаешь, что я ни разу официально не была замужем. Это даже любопытно, попробовать, что это такое. Уже только по этой причине я согласна.

— А где мы будем жить? В России или где-то еще?

— Я буду жить там, где будет жить мой муж.

— Тогда в России. Кстати, здесь тоже делают кино, и ты можешь сниматься. Правда, полагаю, гонорары тут гораздо скромнее.

Соланж внезапно рассмеялась.

— Меня меньше всего волнуют гонорары. Благодаря твоему брату, за последние семь лет я заработала столько, что мне хватит надолго. И я не уверенна, что хочу и дальше сниматься в кино.

— Чем же ты желаешь заняться? — удивился Азаров.

— Тем же, чем и ты — бороться с тиранией. Ты не знаешь, но мой уже далекий предок был соратник Робеспьера. По крайней мере, так уверяет наша семейная легенда. По приказу конвента он был послан в нашу провинцию в качестве его комиссара. Там и познакомился с моей прародительницей. Таким образом, и пошел наш род.

— Выходит ты из рода революционеров.

— Получается, что так. Наш девиз: la liberté, l egalité, la fraternité. Мой отец был убежденный республиканец, член социалистической партии. Я усвоила этот лозунг с детства. Можешь считать, что у тебя появился еще один соратник.

Азаров невольно подумал, что если Соланж действительно займется тут политической деятельностью, то долго она в стране не пробудет, ее под каким-нибудь предлогом быстро депортируют. Но вслух эти мысли озвучивать не стал, не хотелось портить ей настроение. Вместо этого осторожно спросил:

— Ты уверенна, что действительно хочешь уйти из кино и посвятить себя политике?

— Уверена, милый. Меня давно не удовлетворяет кино, оно стремительно вырождается, всех интересует не искусство, а успех и деньги. Даже такие одаренные режиссеры, как твой брат, не могут преодолеть это искушение. Они не замечают, как подчиняют свое творчество этим целям. Большинство фильмов, которые смотрю, я не могу понять, зачем и для чего они сделаны. Если бы их не снимали, было бы только лучше. Мне хочется посвятить себя чему-то реальному. И когда я познакомилась с тобой, узнала, чем ты занимаешься, меня, словно ударило током, — вот человеком, который занят действительно нужным делом. И мне захотелось тоже заняться чем-то подобным. А когда я почувствовала, что люблю тебя, то окончательно поняла, что у меня нет иной альтернативы. Сейчас или никогда.

— Не предполагал, что в тебе скрываются такие желания. Если это действительно всерьез.

— Ты мне не веришь.

— Дело в другом, — покачал головой Азаров. — Человек нередко обманывает себя, ему кажется одно, а когда дело доходит до практического применения, все получается иначе.

— Я знаю себя, у меня так не будет.

— А ты отдаешь себе отчет, что заниматься политической деятельностью в нашей стране небезопасно. Это тебе ни Франция, ни Америка.

— Теперь даже очень хорошо. Я готова сеть в тюрьму.

Азаров невольно улыбнулся. Она не представляет, что такое российская тюрьма. Лучше ей туда не попадать, иначе ее постигнет психологическая травма на всю оставшуюся жизнь. Это место не для таких, как она.