Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Может, достаточно говорить на эти темы, — вмешался в разговор Святослав. — Предлагаю выпить за встречу.

— Я только — за, — откликнулся Азаров.

— Тогда за нас!

Все трое чокнулись и выпили.

— Давайте сядем на этот диван, — предложила Соланж. — Я хочу вас, Алексей, кое о чем расспросить.

— Не сопротивляйся, она все равно не отстанет, — усмехнулся Святослав.

Все трое расположились на диване.

— Скажите, Алексей, это правда, что вы сидели в тюрьме? — спросила француженка.

— Несколько раз, — подтвердил Азаров. — Последний — совсем недавно. Целый месяц провел в камере на 10 человек. Нас там сидело пятнадцать.

— Разве такое может быть? — изумилась Соланж.

— В наших тюрьмах — это обычная практика.

— Где же вы спали?

— На топчане.

Соланж наморщила лоб.

— Что такое топчан? Я, наверное, это никогда не пойму. Ладно, спрошу о другом: за что вас посадили в тюрьму?

— За призыв выйти на митинг.

— И все?

— Да.

— Разве за это сажают?

— У нас сажают.

— Но выходить на митинг — это законное право любого гражданина.

— Если митинг против власти, он априори незаконный.

— Но зачем нужен митинг за власть? Это нелепо!

Мимо них с бокалом в руках проходил Михаил Ратманов.

— Соланж, а можно я задам от вашего имени этот вопрос моему брату. Он как раз работает в администрации президента. Михаил, можно тебя спросить?

Ратманов посмотрел на француженку, затем перевел взгляд на Азарова.

— Задавай, — без большого воодушевления согласился он.

— Наша французская гость интересуется: почему наша дорогая власть не разрешает митинги оппозиции? — спросил Алексей по-русски и тут же перевел вопрос на английский.

— Это неправда, мы разрешаем митинги оппозиции, — заявил Ратманов.

— Только за последние месяцы вы отклонили наши заявки на три митинга. А один грубо разогнали, арестовав десятки человек.

— Если разогнали, значит, митинг был незаконный.

— А он не может быть законным, если его не разрешают. Тогда любой митинг можно превратить в незаконный. И у вас нет никаких оснований его не разрешать, граждане своей страны имеют право собираться вместе и высказывать претензии к власти. Вплоть до ее отставки.

Азаров и Ратманов смотрели друг на друга, в их взглядах горела неприкрытая враждебность. Соланж с откровенным изумлением наблюдала за ними.

К ним поспешно подошел Герман Владимирович.

— Стоп, ребята, — сказал он, вставая между братьями. — Вам, как на ринги, лучше ненадолго разойтись. Не стоит продолжать разговор, если невозможно прийти к согласию. Когда я занимал должность вице-премьера, то старался придерживаться именно такой позиции. И это помогало. Иди, — слегка подтолкнул он Михаила Ратманова.

Михаил Ратманов недовольно отошел от них.

— Видите, мадам, какие у нас пылают тут страсти, — сказал Герман Владимирович. — Во Франции такое не наблюдается?

— У нас случается и не такое, но никогда не сажают только за призыв выйти на митинг, — ответила Соланж. — Мне этого, по-видимому, никогда не понять.

— А вам хотелось бы?

— Соланж неожиданно заинтересовалась Россией, — вмешался в разговор Святослав. — Мы ей представляемся дикарями, одетыми в современную одежду. Не правда ли?

— Твоя интерпретация моего интереса не имеет отношение к действительности, — довольно резко возразила Соланж. — Но мне действительно интересно. Я многое не понимаю. Мне бы хотелось подробней расспросить вас, мсье, Герман Владимирович. И вас, мсье Алексей. А вот на Святослава я не надеюсь, он сам плохо знает свою страну. Я права? — посмотрела она на него.

— Я потому и уехал из России, что не могу ее принять, — ответил Станислав. — Тебе, в самом деле, лучше за разъяснениями обратиться к отцу и братьям. Уверен, они тебе не откажут.

— Разумеется, дорогая Соланж, мы всегда готовы вам помочь, — отозвался Герман Владимирович. — Алеша, ты согласен?

— Не вижу никаких препятствий.

— Вот видите, как все хорошо складывается, — улыбнулся Герман Владимирович. — Нам всем будет, чем заняться во время этого вынужденного затворничества.

Постепенно предназначенные для коктейлей бутылки вина были опустошены, и разговоры стали стихать. Все собрались уже покинуть зал, как внезапно в него ворвался отец Варлам. После ужина он незаметно исчез, а теперь вдруг появился. И загородил своим телом выход, не позволяя никому покинуть помещение. Все удивленно уставились на него.

— «И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них» доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно» — громовым голосом процитировал он. — Покайтесь! — уже от себя призвал он, — настают грозные дни. Бог дает каждому из вас последний шанс на спасение. А что делаете вы, вместо того, чтобы молиться и умолять о милости. Пьете вино, ублажаете плоть и продолжаете думать, что все пройдет, и вы снова вернетесь к прежней жизни. Этому не бывать!

Священник замолчал, молчали и все те, к кому была обращена эта проповедь.

— Святослав, это что? — тихо спросила Соланж, не поняв ни слова, но почувствовав пафос речи отца Варлама.

— Я потом тебе все объясню, — шепотом ответил Святослав. — Пока же просто смотри и получай удовольствие. Такой экзотики нигде не увидишь. Возможно, это и есть подлинная Русь.

Хотя Святослав произнес эти слова тихо, но в образовавшейся тишине их слышали все. Это нарушило всеобщее оцепенение.

— Отец Варлам, позвольте мы пройдем, — произнес Герман Владимирович. — Кто желает вас слушать, пускай остается. Лично я после сытного ужина и вина просто хочу лечь и отдохнуть.

Но на священника эти слова, если и произвели впечатление, то совсем не то, на какое рассчитывал их говоривший.

— Ты первым станешь жертвой посланного Богом мора, — показал он перстом на Германа Владимировича. — Вспомни мои слова, когда придет твой час.

— Стану, значит, стану, — спокойно отозвался Герман Владимирович. — Вы-то что волнуетесь, я вам ни друг, и ни сват. До сегодняшнего дня мы с вами даже не были знакомы. А потому сгинь, нечистая сила! Дай пройти.

Герман Владимирович взял священника за руку и отодвинул от прохода. Неожиданно отец Варлам без сопротивления позволил себя потеснить.

Вслед за Германом Владимировичем вышли и все остальные. С отцом Варламом осталась только Софья Георгиевна. Она видела, что он пребывает в состояние ошеломления от неудачи своей выходки. Она знала, что в церкви, где он служил настоятелем, его подобные эскапады пользовались огромным успехом.