Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Я не представляла, что у тебя такой брат, — вдруг сказала она. — Он настоящий революционер.

Святослав с интересом взглянул на него.

— На тебя произвела впечатление его биография? — с едва заметной усмешкой спросил он.

— Сидеть в тюрьме за свои убеждения. Это же ужасно! У нас давно никого не сажают.

Святослав сел рядом с ней в соседнее кресло.

— Забудь про Запад, ты в России. Тут все по-другому. Здесь люди либо не имеют убеждений, либо сидят за них. Третьего варианта не существует.

— И что же выбирают большинство?

— Разумеется, их не иметь.

— Получается, твой брат принадлежит к меньшинству.

— Причем, к абсолютному. Таких, как он, в стране единицы. Ну, может сотня. Хотя это вряд ли.

— В таком случае выходит он герой? — Соланж, словно не веря своим словам, вопросительно посмотрела на Святослава.

Тот снова сделал глоток.

— Тебе это импонирует? — Он внимательно посмотрел на нее. — А может, тебя это возбуждает. Заниматься сексом с героем, согласись, в этом что-то есть. Не то, что с обычным человеком. Признайся, что когда ты разговаривала с Алешкой, то почувствовала сексуальное возбуждение.

— Я знаю, ты любишь все опошлять. Ты — законченный циник.

— Это не ответ. Я могу быть циником, могу им не быть, но от этого никак не зависит твое сексуальное возбуждение. Согласись, что я прав.

— Он мне интересен, как человек, — возразила Соланж. — И секс тут ни при чем. Нельзя все сводить к нему. В своих фильмах у тебя всегда есть перекос в сторону этой сферы. Я тебе давно хотела об этом сказать.

— Почему не говорила?

— Не знаю. Возможно, была не до конца уверенна.

— А сейчас уверенность появилась?

Соланж кивнула головой.

— Наш разговор меня в этом убедил. Но я хочу тебя спросить еще об одном. О чем говорил этот священник?

— Он тебе тоже интересен?

— Не знаю, — не уверенно ответила Соланж. — Возможно. Так о чем?

— Ты ведь, кажется, возишь с собой Библию.

— Я католичка, конечно, ввожу.

— Что-то я не часто видел тебя в церкви, — заметил Святослав.

— Я редко посещаю храмы. Но разве от этого зависит вера. Вот ты любишь заходить в церкви, но не веришь совсем.

— Меня церкви интересуют, как арт объекты, а не место для встречи в Богом. Для этого они не нужны. Достань мне свою Библию.

Соланж из чемодана достала Библию и протянула Святославу.

— Если память меня не подводит, местный священник цитировал Экклесиаст, — произнес он. — Сейчас найду. Вот слушай, как этот текст звучит по-французски.

Соланж внимательно выслушала его.

— А ведь действительно это время настает, — тихо проговорила француженка.

Святослав поднял на нее голову.

— Ты это всерьез?

— А разве нет? То, что творится во всем мире, разве не доказывает справедливость этих слов?

Святослав захлопнул книгу и бросил ее на постель.

— Справедливость этих слов доказывалось бессчетное число раз, — насмешливо улыбнулся он. — Затем все проходило, и снова начиналась обычная жизнь. До следующего случая. И сейчас будет точно так же. Не вижу причины, почему нынешняя ситуация должна стать исключением. А потому нет смысла поддаваться таким настроениям.

— Что же ты предлагаешь?

— Переждать этот момент. И по возможности приятней. Нам повезло, что мы оказались у Михаила. Здесь несравненно лучше, чем в гостинице.

Соланж встала, прошлась по комнате, несколько минут стояла у окна и смотрела на улицу.

— Мне почему-то кажется, что на этот раз все серьезней, — проговорила она. — Ты же режиссер, ты, как никто другой, должен ощущать остроту момента, ее драматургию.

— И в чем же она?

Соланж резко повернулась к Станиславу.

— Происходит что-то невероятно ужасное. Такого не было давно, — она на секунду задумалась, — со времени Хиросимы и Нагасаки.

— Ты преувеличиваешь. Тогда в одночасье погибло огромное число людей. Сейчас ничего подобного нет.

— А мне все время кажется есть. Происходит все то же самое, только в другой форме. И этот священник в чем-то прав. Как там говорится: «и помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них».

Святослав подошел к Соланж, поцеловал и прижал ее к себе.

— Мы уже знакомы более четырех лет, а я никогда ничего подобного от тебя не слышал. Даже не предполагал, что ты можешь говорить на такие темы.

— Я тоже не предполагала. Это все ужасная эпидемия влияет.

— К черту ее, здесь мы вполне можем о ней пока забыть. Если станем об этом говорить постоянно, то просто свихнемся.

— Наверное, ты прав, — согласилась француженка. Она провела ладонью по волосам Святослава и прижалась губами к его рту.

Михаил Ратманов решил, что надеяться, что жена усмирит этого сумасшедшего священника, не приходится. А потому решил заняться этим вопросом сам. Хотя ему ужасно не хотелось встречаться с отцом Варламом, он бы вообще предпочел его не знать и о нем не слышать. И надо же так случилось, что Софья выбрала именно его в качестве духовника. Для него это стало полной неожиданностью, он и не предполагал, что жене нужен такой человек. И самое удивительное то, что она ему нечего об этом не сообщила, все сделала тайком от него.

Михаил Ратманов почувствовал обиду на супругу; получается, что с какого-то момента она стала таиться от него. Еще недавно за ней такого не замечалось. Любопытно, что стало причиной ее странного поведения? Надо как-то попытаться узнать. Не может же он жить с женщиной, которая скрывает от него самое сокровенное о себе. Но выяснением этого вопроса он займется как-нибудь потом, а пока его ждет отец Варлам.

Михаил Ратманов постучал в дверь, из комнаты раздался глухой голос, разрешающий войти. Он вошел и остановился в нерешительности. Священник стоял на коленях и молился перед небольшим иконостасом, который соорудил в комнате. Он лишь мельком взглянул на вошедшего и продолжил свое занятие, как будто никто посторонний не появился здесь.

Ратманов застыл у входа; он не решался прервать молитву. В таком положении ему пришлось пребывать минут пять. Наконец отец Варлам завершил свой молебен, встал с колен и только после этого посмотрел на гостя.

— Я бы хотел с вами поговорить, отец Варлам, — произнес Ратманов.

Священник кивнул ему на стул, и сел сам в удалении от него.

— Говорите.

Ратманов глубоко вздохнул. Ни вера, ни религия его по-настоящему не интересовали, в жизни он мало соприкасался со служителями культа. И сейчас не знал, как говорить с его представителем. Нужно ли использовать какой-то особый язык или можно общаться самым обычным способом, как с любым другим собеседником? Ладно, как получится, так и получится, несколько тоскливо подумал он.