Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Софья Георгиевна несколько секунд молчала, собираясь с мыслями.

— У меня неспокойно на душе, с некоторого момента я пребываю в разладе сама с собой.

— И в чем заключается ваш разлад? — пристально взглянул на нее священник.

— Я не исполняю свой долг. Я врач, моя обязанность лечить людей в независимости от ситуации. А я уклонилась от этого и нахожусь здесь. Вы понимаете, о чем я?

— Расскажите подробней, — потребовал отец Варлам.

— Хорошо. Хотя каждое слово дается мне не просто. У меня была возможность отравиться в больницу лечить зараженных вирусов, нам предлагали так поступить. Я кардиолог, и это не мой профиль, я никогда не работала ни инфекционистом, ни вирусологом. И потому по формальным признакам имела все основания для отказа. Но на самом деле, вирусологи и инфекционисты знают о заболевании не намного больше меня, ведь никто в мире этот вирус не изучал. Он появился внезапно. Все врачи примерно в равном положении. И то, чего я не знаю или не умею, можно научиться за считанные дни. Я все же врач с большим стажем. Но я предпочла вместо клиники отправиться сюда, где безопасно. — Софья Георгиевна замолчала.

— Вы одна приняли это решение.

— Не совсем. Я советовалась с мужем, и он был решительно против моего перехода на время эпидемии в инфекционную больницу. Он потребовал, чтобы я поехала с ним сюда. Я подчинилась. С этого момента чувствую, что не спокойно на душе. И это чувство только усиливается. А совсем недавно меня в этом же упрекнула дочь. Я вдруг почувствовала, что совершила неверный выбор. Поэтому пришла к вам. Скажите, я действительно веду себя неправильно и что мне делать в такой ситуации? Пыталась поговорить с Михаилом, но его мысли заняты совсем другим. Кроме вас мне обратиться не к кому. Прошу, помогите мне.

— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Ваше душевное неспокойствие знак того, что Господь не доволен вами и хочет, чтобы вы изменили свое поведение.

— И что я должна делать? — с придыханием поинтересовалась Софья Георгиевна.

— Следовать своему долгу, — решительно произнес священник. — Исполнение долга — это то, чего хочет от нас Господь. Именно через долг мы приходим к Нему.

— Я всегда считала, что через любовь, — робко возразила Софья Георгиевна.

Отец Варлам осуждающе посмотрел на женщину, словно бы она произнесла какое-то богохульство, и отрицательно покачал головой.

— Я знаю, так думают очень многие, но это глубокое заблуждение. Бог хочет от нас в первую очередь исполнение человеком его долга. Любовь обманчива и мягкосердечна, часто переполнена плотским содержанием. Она редко приводит нас к Богу. Другое дело долг, он требует от нас всего себя, всех сил, которые есть у нас. Тот, кто исполняет свой долг, и служит Ему.

— Вы так считаете, — пробормотала Софья Георгиевна. — Я никогда не думала в таком ключе. Хотя всегда старалась выполнить свой долг врача, жены, матери как можно лучше.

— Как можно лучше — этого недостаточно, — суровым голосом произнес отец Варлам. — Только максимальное исполнение долга может привести вас к Нему. Отриньте от себя все: страх, сомнение, любое проявление слабости, себялюбия и сребролюбия, сосредоточьтесь исключительно на одном — как выполнить ваш долг. И тогда Он обязательно воздаст вам по заслугам. Возможно, не в этой жизни, но в той — непременно.

— Но если в той жизни, как я могу быть в этом уверенна? — спросила Софья Георгиевна.

— Вы не должны выполнять свой долг исключительно за воздаяние. С Богом нельзя вступать в торговые отношения, это большой и непростительный грех. Вы должны исполнять свой дол только потому, что это ваш долг, потому что этого требует ваша душа. Все остальное неважно, все остальное Он сделает за вас, в том числе и вознаградит. Вам не нужно не только об этом заботиться, но даже — думать. Если выполняете свой долг за вознаграждение, это вам не зачтется. «Ибо придёт Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его». Так нам говорит евангелист Матфей. Больше мне вам нечего сказать.

Софья Георгиевна поняла, что пора уходить, отец Варлам продолжать разговор не желает, хотя у нее были еще к нему вопросы. Но их придется либо оставить на другой раз, либо попытаться найти ответы самостоятельно.

— Я вам очень благодарна батюшка за то, что уделили мне столько времени, — поблагодарила она. — Теперь для меня стало больше понятного.

— Но вы еще полны сомнений, — строго посмотрел священник на нее.

— Я слабая женщина и не могу их устранить сразу. Но я очень постараюсь это сделать.

Отец Варлам протянул ей руку, она коснулась губами его ладони.

— Ты сейчас сделала первый шаг, — доверительно произнес он. — Иди и сделай второй.

Он снова повернулся к иконе, и Софья Георгиевна поняла, что на этот раз их общение завершилось окончательно.

Рената решила возобновить занятия пением. За все время карантина она ни разу не подходила к роялю, ни репетировала оперные партии. Она не то, что не хотела это делать, тут было что-то другое, она даже почти не вспоминала о том, что пение — ее будущая профессия. Все это куда-то ушло, отодвинулось в сторону, потеряла значимость. Зато все чаще размышляла над тем, зачем она вообще этим занимается. Ну, станет еще одной певицей, которых и без того, как фруктов на базаре, может, даже и неплохой, но точно не выдающейся. Об этом в первый год ее обучения ей прямо сказал педагог. Да, она и сама это знала, у нее все же абсолютный музыкальный слух, и она слушает других певцов. И может понять, чем отличается она от самых лучших из них.

Сначала Ренату это сильно огорчало, но когда в ее жизни появился кокаин, то стала думать об этом все меньше и меньше. Она совершила для себя великое открытие; оказывается, в мире есть вещи, вызывающие замечательные ощущения и помимо бельканто.

Но сейчас неожиданно у Ренаты возникло сильное желание петь. Она почувствовала, как соскучилась по своим занятиям в консерватории, по своему преподавателю и даже сокурсникам, которых она не особенно жаловала, за что получила от них прозвище «Гордячки». Когда она впервые его услышала, ее, в самом деле, охватила гордость; то, что ее так зовут, разве не свидетельствует о том, что она выделяется среди прочих, не такая, как все. Да и почему она должна быть похожа на других, ведь она принадлежит к самой высшей части российской элиты, ее отец занимает высокий пост, он по несколько раз в неделю видит самого президента. И даже иногда разговаривает с ним. Никто из ее сокурсников и близко не может этим похвастаться. Но при этом Рената никому не рассказывала о том, из какой она семьи; отец категорически запретил ей распространяться на эту тему. Она понимала причину этого запрета, а потому никогда его не нарушала, но при этом мучилась от невозможности открыть правду. Почему-то Ренате очень хотелось, чтобы ей завидовали, смотрели вслед неважно, с каким выражением, зато она бы вызывала у других бурю эмоций. А что еще по большому счету и надо?