Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Что же вы думаете о свободе в России?

— Очень сложный для меня вопрос, мои впечатления так поверхностны.

— Знаете, Соланж, иногда поверхностные впечатления бывают глубже и точнее, чем впечатления тех, кто всю жизнь прожил в стране.

— Даже не знаю, что вам на это сказать. Но попробую. Меня удивила в России пропасть между богатством немногих и благосостоянием основной массы населения. Так получилось, что я оказалась в месте, где это можно весьма зримо оценить. В данном случае меня поразило даже не та безмерная роскошь, в которой живет некоторая часть общества, а ее бессмысленность и вакханалия. Такое ощущение, что эти люди охвачены страстью получить и попробовать все, что только есть на земле. Я не уверена, что они понимают, зачем им это, и что это делают их счастливей. Но это напоминает какое-то общее помешательство, которому очень трудно противостоять.

— То есть, это какой-то вид психической болезни.

— Можно сказать и так. Эти люди глубоко порабощены своим богатством, несвобода сквозит в каждом их движении. Они очень закабалены и мне кажется, очень боятся все потерять. И потому вынуждены держать в зависимости от себя все общество. С моей точки зрения это ужасно.

— То есть, богатство и власть делают их несвободными.

— Вы правильно, Алексей, выразили мою мысль. Эти люди вынуждены держать в зависимости всех остальных, подчинять их своей воли. Иначе однажды они лишатся всего. Так уже было много раз, в том числе и в моей Франции. У нас тоже есть такие тенденции, но они лишь небольшая часть всей нашей политической и общественной системы. К счастью, мы не позволяем им развиться и стать доминирующими. В России вокруг этого строится, как мне показалось, буквально все. И это большое несчастье. Честно скажу, я не хочу жить в такой стране.

— Из ваших слов выходит, что Россия — это глубоко рабская страна.

— Я бы не стала так утверждать, я слишком ее мало знаю. Но некоторые наблюдения подтверждают такое мнение. Я не верю, что в стране все люди рабы — такое просто не может быть, но несвобода, как мне кажется, здесь укоренилась глубоко и в обыденной и политической жизни, и в массовом сознании. Меня не оставляет ощущение, что ею тут пронизано едва ли не все.

— А что для вас несвобода, в чем она выражается?

— В подчинении всех общим представлениям о самых разных вещах. Лично я за плюрализм, чем больше разных мнений, тем лучше. Когда все считают одинаково или делают вид, что считают, это ужасно. Такое общество не может быть справедливым, оно превращает людей в бездушных автоматов, которые поддерживают любые деяния властей, вплоть до самых преступных. Рано или поздно это кончается плохо, причем, для всех. В истории такое случалось неоднократно.

— Вы предсказываете нам мрачное будущее, Соланж?

— Я не Нострадамус, мне будущее неведомо, но боюсь, что это вполне вероятно. Мне кажется, что у вас очень многие люди пребывают в оцепенении, им что-то внушили, и они без конца тиражируют эти представления. Но в таком случае они не чувствуют никакой ответственности за происходящее, главное, что они хотят, чтобы их это не касалось. С таким народом власть может делать все, что пожелает. И рано или поздно она превращает страну в концлагерь. Одни будут наслаждаться жизнью, остальные их обслуживать, живя на подачки. И радоваться тому, что им их бросают, как бездомной собаке кость.

— Соланж, вы нарисовали мрачную картину.

— Извините, если она такой получилось. Я не хотела этого. Но вы задавили вопросы, а я привыкла честно на них отвечать. В этом, на мой взгляд, один из высших смыслов свободы — не лгать ни себе, ни окружающим. Когда от тебя требуют постоянно говорить неправду, быть двоедушным, то это разрушает личность. С моей точки зрения это большое несчастье. Его нельзя допускать.

— Спасибо, Соланж. Мне было очень интересно с вами общаться. Надеюсь, и нашим зрителям — тоже. И что тоже немаловажно, они теперь лучше знают вас не только как кинозвезду, но и как человека.

— Благодарю вас! И спасибо всем, кто меня слушал. Извините, если я была иногда чересчур резка в своих суждениях.

Рената вошла в комнату родителей. Отец был один, он сидел в кресле и смотрел телевизор, но ей показалось, что на самом деле он пребывает где-то в своих мыслях. А то, что происходит на экране, его совершенно не интересует.

— Папа, можно с тобой поговорить? — спросила Рената.

Ратманов как-то отчужденно, словно она ему помешала, посмотрел на дочь.

— Это срочно?

Рената слегка замялась.

— Хотелось бы поговорить прямо сейчас.

— Ну, давай. Что у тебя?

Рената вдруг почувствовала смущение, еще никогда с отцом не разговаривала на подобную тему. И скорей всего она ему вряд ли понравится.

Рената села напротив отца.

— Папа, я была у Кати Бухаровой, — произнесла она.

— У кого? — не понял Ратманов.

— У той девушки, что судили.

— И что ты там делала?

— Захотелось посмотреть, как она живет.

Ратманов недоверчиво поглядел на дочь.

— Что-то не припомню раньше у тебя таких желаний. И зачем тебе это нужно? — Он на мгновение задумался. — Это не твоя инициатива. Тебя кто-то к ней привел. А ну, Рената, колись.

— Да, — после короткого колебания подтвердила девушка. — Мы были там с Ростиком.

— Нисколько в этом не сомневался. Без него ты туда бы никогда не пошла.

Рената понимала, что отец прав, без Ростика у нее никогда бы не возникло даже намерение отправиться к служанке. Но эта мысль почему-то ей была неприятна.

— Папа, какая разница, кто меня туда привел. Вопрос не в этом.

— А в чем же?

— Я увидела, в каких условиях она живет. И не только она, в этом доме они у всех одинаковые.

— И что за условия?

— А ты не знаешь? У Кати комната метров в шесть, там едва хватает для нее места. И она жаловалась, что живет впроголодь, ее кормят так, что она не наедается. У нас, что еды мало. Вон сколько остается после каждого раза.

— И что же ты хочешь? — хмуро посмотрел отец на дочь.

— Надо как-то улучшить условия проживания обслуживающего персонала. И лучше их кормить.

— То есть, если я тебя правильно понял, ты предлагаешь мне улучшить жилищные условия этой воровки, да еще кормить ее всякими изысками. — Голос Ратманова гневно зазвенел.

Рената с испугом взглянула на отца. Она знала, что если он разгневается, то остановить его будет не просто. Но и отступать ей не хотелось, она чувствовала свою правоту.

— Папа, воровство тут ни при чем. Она виновата, но это же не меняет того, что она живет в очень тесной комнате и плохо питается. Мы же можем ей помочь, это же нам совсем не трудно. Давай это сделаем.

— Вот что я тебе скажу, доченька. Каждый в обществе живет так, как он того заслуживает. Да, комнаты в доме для обслуживающего персонала невелики, но в них вполне можно жить. Не может же у них быть площадь такая, как у нас. Что касается питания, то они получают его достаточно, и я не вижу причин его увеличивать. Эта девица, увидев, что ты к ней пришла, стала давить на жалость, надеясь, что ты по неопытности поддашься на нее. Так и получилось. Но мне давно известны все эти нехитрые уловки. И меня они не обманут. Поэтому, Рената, иди к себе и занимайся своими делами. А туда я тебя запрещаю больше ходить. Нечего там тебе делать.