Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

— Как она отнеслась к твоему звонку?

— Плакала.

— Ты сняла у нее комнату?

— Она не хочет брать денег, но я с этим справлюсь. Комната с террасой. Любу положим на террасу, а у нас будет большая комната с запахом дерева. Можно спать и в саду. Как когда-то. Бабушка ставила мне кровать под яблони. Ворчала, что это неприлично, а сама оставалась в саду до полуночи и болтала со мной, как подросток.

Юцер неодобрительно покачал головой, но отговаривать жену не стал.

Поначалу Мали вела себя как обычная дачница: вставала рано, долго гуляла в лесу, собирала ягоды. Потом приходила завтракать.

Мария кормила ее отдельно от остальных постояльцев. Только ей она подавала пышные блины с малиной и сливками, какую-то особую рисовую кашу и невиданные омлеты с зеленью и сыром.

После завтрака Мали с Любовью уходили кататься на лодке по озеру. Любовь и не знала, что Мали так хорошо управляет лодкой. Катались не в центре озера, как все дачники, а в протоках за ним. Мали прекрасно ориентировалась в узких полосках воды, поросшей камышом, умело работала веслом, знала, где весло упрется в дно, а где нужно отталкиваться от берега.

Как-то Мали прыгнула в лодку и поманила Любовь к себе. Любовь разбежалась, прыгнула и не долетела. Мали скользнула в воду, вытащила дочь, ввалила ее в лодку, влезла сама, и только тогда увидела, что весло уплыло.

— Бог с ним, — рассмеялась. — Такое уже бывало. Поплывем без весел.

Она умело подгребала рукой, и лодка шла в нужном направлении. Лодка не то чтобы плыла, она медленно кружилась среди настила кувшинок, прорезая носом водную полынью. Кувшинки были молочно-белые, сквозь белизну просвечивал желток.

Мали перегибалась через борт, выхватывала очередной бутон, подтягивала его к себе, нажимала пальцем на зеленую головку, и кувшинка вдруг раскрывалась. На твердых желтых наплывах сердцевины сверкали капли.

Любовь решила попробовать повторить этот фокус. Она долго боролась с длинным стеблем, пытаясь сорвать цветок. Лодка закружилась быстрее, и листья стали уходить под воду. Вскоре растерзанный цветок лежал на ее ладони. Лепестки мутнели на глазах. Мали раздраженно отвернулась.

— Красоту не всегда можно присвоить, — выговорила она дочери. — Иногда ею нужно просто наслаждаться.

— Почему?

— Потому что присвоенная красота часто гибнет.

— Ты всегда понимаешь, что говоришь? — спросила Любовь.

Мали вытянулась в струнку и стрелой ушла под воду.

Любовь подождала минуту, другую, но Мали не появлялась. Девочка попробовала грести рукой, однако лодка не двигалась с места. Прошло минут десять, потом Любовь начала орать. Водная гладь перебирала мелкими волнами, застывала и снова начинала морщиться, а Мали все не было. И никакой другой лодки тоже не было. Любовь перестала кричать. Она тупо смотрела в воду и боялась шевелиться. Вдруг в воде появилось длинное тело. Вместо головы у него были водоросли. Любовь откинулась и закрыла лицо руками. Кто-то наклонил лодку и перевалился через борт. Любовь почувствовала ледяное прикосновение и что-то липкое поползло по ее ноге. Девочка побледнела и еще крепче зажмурилась.

— Хорошо, — услышала она голос матери, — бледная храбрость по вкусу Цезарю.

Любовь приоткрыла глаза. Мали сидела боком на носу лодки, вытаскивала из волос водоросли. На некоторых сверкали маленькие синие цветы, похожие на незабудки.

— Зачем ты это сделала? — спросила Любовь. — Никогда больше я не поеду с тобой в лодке. Пашка права. Ты сумасшедшая.

— Пусть будет так, — спокойно ответила Мали.

Назавтра Мали повела Любовь «в млечный путь». Мали была в черном шелковом халате, вышитом крестиком. На халате китаянки сворачивали и разворачивали разноцветные ленты в головки хризантем. Между китаянками текла золотая река. На Любови была панама в виде ромашки. Мали любила приделывать к маленьким тульям вздымающиеся кривобокие поля. Ее шляпы были похожи на бабочек, присевших на пенек. Мали научилась делать эти смешные шляпки и снабжала ими приятельниц. Сама она шляп не носила, но на сей раз одела к шелковому халату маленький черный шелковый ток с вуалью. Юцер обратил внимание на экстравагантный наряд жены, но не стал делать замечаний.

Так они и шли, не обращая внимания на оглядывающихся людей. У Мали в руке был большой белый бидон, у Любови — маленький синий бидончик. Большой бидон был для молока, маленький — для сливок.

Пришли к низкой покосившейся хатке. Крупная немолодая крестьянка в белой косынке и цветастом фартуке растерянно елозила вокруг коровы. Корова поворачивалась к ней то боком, то задом и не давала себя доить.

— В скотину бес вселился, — пробормотала баба растерянно.

— Дай мне попробовать, — велела Мали.

Она подошла к корове, посмотрела ей в глаза, взяла корову за рог и склонила ее голову книзу. Корова топнула ногой, хлестнула себя хвостом и снова задрала голову, упершись рогом в небо. Перед этим рог проткнул маленькую тучу, и она так и осталась висеть над коровьим лбом.

Мали еще раз посмотрела корове в глаз, но на сей раз дольше, потом схватила ее рог, выдернула его из тучки и пригнула коровью голову к земле. Корова жалобно замычала, но голову больше поднимать не стала.

Мали села на скамеечку и начала перебирать коровьи сосцы. Она перебирала их то быстрее, то медленнее, и струи молока выбивали о цинк ведра веселый мотив.

Освободив правую руку, Мали хотела смахнуть со лба муху, но задела шляпку. Шляпка слетела и покатилась по земле. Хозяйка подняла ее и протянула гостье. Их взгляды встретились.

— Паненка Мали… — произнесла крестьянка так, словно перед ней оказалось привидение.

— Я, — ответила Мали. — Как дела, Зося? На пользу ли пошли тебе деньги Франкфуртера? Вижу, что на пользу. Раздобрела, хозяйство развела. Ты бы хоть хату поправила.

Крестьянка пошла задом. Она пятилась, склонившись и выставив зад. Потом повернулась и побежала. Оглянулась на бегу, перекрестилась и побежала еще быстрее.

— Что ты ей сделала? — спросила Любовь неприязненно.

— Привиделась.

— Когда ты научилась управлять коровами? — спросила Любовь.

— Видишь, — показала ей Мали небольшой шрам на щеке, — Когда я была маленькая, корова подняла меня на рога. Это было в имении моего деда с материнской стороны. Его звали Дов-Лейб. А бабушку звали Либа, Любовь, как тебя. Эта противная корова всегда смеялась, когда я проходила мимо. Однажды ее смех так меня разозлил, что я схватила корову за рога и пригнула ее голову к земле.

— Если ты была маленькой, как ты дотянулась до коровьих рогов? — спросила Любовь с усмешкой.

— Гнев поднимает вверх, — ответила Мали серьезно. — Но если ты это замечаешь, то гнев сменяется страхом, и ты падаешь.