Ксения Кривошеина - Шум прошлого

В паутине своих бредовых подозрений он вспомнил, как кто-то ему рассказал об ужасной истории с одним художником, которого извела одна баба по наущению завистников. Он стал пить горькую, перестал работать, дошёл до самоубийства, а мастерская его и картины странным образом подверглись вандализму. И совершенно логично в Костиной голове всплывала эта история загадочной смерти двух художников и прилипшее к его Музе прозвище.

Вот и у него много завистников…

И на этой патетической ноте он решил удалиться в леса.

К его домику подступали тёмные гигантские ели, рано утром он входил под их кров и шёл куда глаза глядят. Год выдался грибным и Костя с увлечением предался этому национальному спорту, а вечером разбирал, сортировал, жарил и уминал. Стоял замечательный теплый сентябрь, и трава на лужайках хоть и была уже не такой высокой и изумрудно зелёной, но стоило в неё упасть, как она отдавала все запахи накопленные за лето. Бабочки-капустницы, хоть и редкие да и те подусталые всё ещё кружились над колокольчиками, совсем близко от Костиного лица. Он затаив дыхание следил глазами за их бесшумным порханием и вот одна из бледно жёлтых бесстрашно села ему на нос, зашевелила мягкими крылышками, защекотала и Костя чихнул… Он лежал на спине ничком, и смотрел в пепельнобелёсое небо, в котором высоко-высоко, вился и пел жаворонок, будто хотел он успеть натанцеваться до упаду, до того как через пару недель наступит настоящая осень. Кузнечики всё также безудержно стрекотали, а вот и дятел застучал о пустой ствол, и вдруг словно решив посолировать в этой лесной песне закуковала знакомая птичка. Почему Костя решил посчитать? Наверное от озорства, а может просто от молодого отупения, от того, что несмотря на кризис творчества и любви впереди его ждало много, много лет жизни…

И раз, и два, и три ку-ку… И вдруг всё оборвалось. Будто эту птичку кто слопал. Костя сел, сорвал травинку с досадой перекусил её и через пару минут стал увещевать судьбу и бороться с суеверием.

Он встал, отряхнул джинсы, а заодно и пару муравьёв бодро ползущих в неведомом направлении по его рукаву и с досадой подумал, что Муза тоже верила в приметы и он всячески смеялся над её снами, в которых то выпадали зубы и снились покойники, то ей дарили жемчужные ожерелья, а то она плавала в бассейне с дохлой рыбой. Ну, а теперь как назло эта дурацкая кукушка… Нет, он не должен поддаваться глупому суеверию! Ему нечего бояться. Нужно отогнать, забыть этот образ роковой женщины, распутать клубок хитросплетений, начать свою жизнь с нового витка и наконец вспомнить, что муки творчества в тысячу раз благотворней мук любви.

Прошла неделя, созерцание природы не привело ни к успокоению, ни к оплодотворению. Стало ещё хуже. Он стал бояться приближения ночи, из соседней деревни доносились то странные вопли, то звуки музыки, то женский плач. Мысли о смерти, о бренности не давали спать, он выходил за порог закидывал голову и пытаясь найти Млечный Путь с Медведицей и определить вечно блуждающий Ковш, окунался в такую гробовую безлунную тишь, что казалось ещё мгновение и она похоронит его заживо. Собирание грибов и брусники уже шло носом, книжки все были прочитаны, к карандашу и альбому он не притронулся, но зато как наваждение в его памяти всё чаще возникало их знакомство, мелькали подстреленные утки того злосчастного вечера и как зайдя на кухню он увидел девушку держащую на вытянутой руке за горло птичку, головка которой мёртвенно свешивалась набок, а другой рукой, с брезгливым выражением на губах, она пыталась отодрать запёкшуюся слизкую массу перьев. На этой охоте, было много крови, одну из собак случайно подстрелили и хозяин в тот вечер напился до бесчувствия.

Костя вернулся в город обросший, не мытый и в ещё большем разочаровании. Его нервы походили на комок старой, грязной пакли. Прогулки, а скорее метание по улицам, с редкими наскоками к друзьям художникам в конце концов совсем измотали, сердце сильно билось, левая рука от плеча и до кончиков пальцев всё больше наливалась свинцовой болью, философствование об одиночестве и развратности женской натуры довели до отчаяния, и ноги сами дотащили его до аптеки. Видно у него был достаточно странный вид, потому как очередь из старух и пары алкашей расступилась. Он оказался перед стойкой и продавщицей в белом халате. Преодолевая спазм в горле он выдавил из себя: —…я побег замыслил… и грибы мне не помогли.

— Что ты парень, какие грибы? — испуганно пролепетала аптекарша, и с сочувствием добавила — Не дури, хочешь капелек тебе дам, успокоишься, проспишься.

Нагнулась и достала из под стойки пузырёк с бурой жидкостью.

— Это что? Если валерьянка, то не помогает. Уже пробовал.

— Да, нет. Это наше волшебное фирменное средство. Настойка из китайских трав. На ночь, десять капель на полстакана воды. Сто, сто рублей ты мне должен.

— Я тоже хочу! — гаркнул пьяница и ринулся к прилавку.

— Тебе нельзя. Это только трезвым можно! — отрезала аптекарша.

Народ в очереди присмирел и чего-то от Кости ждал, будто ещё мгновение и он рванёт на себе пояс шахида. Но ничего страшного не случилось, пузырёк перекочевал в его карман, сторублёвая мятая бумажка исчезла в руке аптекарши, а сам философский персонаж нашего рассказа двинулся к выходу…

— Слышь мужик, ты свою тагу где колол?

Костя замер на пороге аптеки и прежде чем обернуться на голос вопрошавшего удивлённо посмотрел на свою руку. За долгие годы его «тагу» настолько срослась с ним, что он перестал обращать на неё внимание. Да и не было в ней ничего особенного, так что-то вроде колеса или круга напоминающего паутину с тремя непонятными буквами в центре.

На корточках у самого выхода сидел довольно странного вида парень. Одежда его походила на разноцветное отрепье, длинные волосы заплетены в косички, нос и уши проткнуты булавками и колечками, несмотря на дождливую погоду и холод он был в сандалиях на босую ногу.

— Давно колол, ещё в Париже, в каком то индо-пакистанском квартале. А что?

— Ну и хорошо. Не волнуйся парень, всё у тебя получится. К солнышку тебе нужно стремится, а не в мокроте пребывать. Как только в тёплые края поедешь так всё у тебя и образуется.

Слова панка поражали недосказанностью и очень хотелось объяснения.

— Почему? — спросил Костя.

— Так ты меченый на всю жизнь. Ведь это у тебя танец Шивы наколот, а значит всё у тебя будет тип-топ, но только где-нибудь в южных странах.

Капли Косте помогли и он действительно проспал всю ночь без сновидений, а наутро вспомнил как в Париже, (казалось, что это было сто лет назад!) он каждый день с альбомом бродил по городу и рисовал всё подряд: группы людей, лица, городские пейзажи, кафе… и однажды занесло его в странный квартал. Что ни улица, то полно индийских лавочек и кафе, толпы туристов, в воздухе приторные запахи — смесь курений, пряностей и жареного мяса. Костя долго ходил от лавки к лавке, разглядывал витрины, где индийские украшения из серебра соседствовали с весёлым богом удачи Ганешом, многоруким танцующим Шивой, яркой экзотической одеждой и неожиданно его привлёк человек в зелёном шёлковом тюрбане, с бурым лицом и чёрными подвижными как угли глазами, в которых играл красный уголёк. Всё в его облике было ярко и сказочно и белозубая улыбка на смуглом лице и притягательный взгляд его странных глаз; лоб человека был довольно обильно помазан слоем пепла с тремя красными полосками. Был ли этот маскарад придуман для таких туристов как Костя? Может быть. Многие останавливались и просили сфотографироваться рядом с индусом. Он широко улыбался, прикладывал руку к сердцу при этом не забывая подставлять маленькую деревянную плошку из раскрашенного дерева, которая была уже полна монет.