Ксения Кривошеина - Шум прошлого

Постановочный, красиво написанный ужас Брюллова никак не вязался со всей этой странной атмосферой и историческая полу правда «Гибели…» с грудой натурщиков и горящей лавой, на проверку оказалась нечто пыльным и мало неинтересным. Костя взглянул на безжизненный Везувий, шлакоблочные трущобы и подумал о греческих богах, которым здесь наверняка приносились жертвы и мольбы, пока эта гора курилась. «Надежда на богов не оправдалась, впрочем как и моя. Выдумал я всю эту поездку сам, по наводке глупого аптечного панка… солнце, слава, надежды», — подумал он.

— Не отставайте от нас, господин художник! — услышал Костя вежливый голос гида.

Он хлебнул из бутылки воды, встал споткнулся, чуть не упал и подумал, что англичане в своих длинных плотных брюках тысячу раз правы, а не то что он, дурак, вырядился в шорты, да по таким каменьям. Остатком воды он промыл ссадину и пристроился в хвост группе.

Через несколько метров они увидели площадь форума с прекрасно сохранившейся колонной посредине, несколько ярусов каменных скамеек, пару портретных скульптур.

— Всё, что было раскопано археологами, а это и замечательная утварь из бронзы, скульптура, фрески, настенная мозаика… всё это теперь находится в Неаполитанском Национальном Археологическом музее. Гуляя по этим руинам нам трудно вообразить какой красотой, какими шедеврами искусства был насыщен разрушенный город. Учёные в течении двух веков собирали и перевозили в музей уникальные находки. Так что, вторая жизнь города, её искусство, как бы воскресшее из пепла, по-настоящему открывается уже в музее… Но туда мы поедем позже. А теперь обратите внимание на эту экспозицию…

И гид повернула направо и все двинулись за ней.

Метрах в пятидесяти, чуть в сторонке был возведён довольно большой помост, обнесённый заборчиком из колышков с навесными верёвками, на этой «эстраде» достаточно искусно были воссозданы «живые» сцены из жизни Помпеи именно в тот самый драматический момент… Да, да, именно, когда всё плавилось, и полыхало, и народ в панике бежал, и огненный ливень перешёл в ураган, и небесные боги разгневались на несчастный народ!

Туристы молчаливыми группками толпились рядом, пытались вчитаться в скудные объяснения, отчего-то даже галдящие американцы притихли. Костя перегнулся через загородку и попытался дотронуться до одной из фигур, но как из под земли возник огромный детина и довольно грубо оттеснил Костю, чуть не дав ему по рукам палкой напоминавшей школьную указку. Потом он широко расставил руки словно отгоняя стадо овец и громко повторяя на всех языках одно слово «назад» оттеснил туристов на пол метра от заборчика. Тут все посмотрели под ноги и увидели запылённую красную черту намалеванную прямо на земле перед верёвочным забором. Нет, это были не искусственные манекены и не бутафорные предметы. Всё было настоящее и люди тоже… Это были не мумии и не пластиковые манекены составленные для обозрения в разных позах как в музее восковых фигур; это были те самые, когда-то живые люди только под толстым панцирем, сплавом из пепла, золы, земли и бог знает чего ещё, и эта жуткое литьё по выплавляемым моделям «живых» фигур застывших в тех позах, когда вылилось на них роковое извержение… эта консервация выглядела чудовищно!

Тьма не сразу накрыла город, а несколько дней из кратера бушевал огонь, пепел, потом затрясло, лава и огненный дождь полились на город… Но странно, что только малая часть горожан решила покинуть его. Будто воля оставили помпейцев. Они так любили свой прекрасный город, они так верили богам, молились им, приносили жертвы и твёрдо были уверены, что боги спасут их.

Но наступил момент, когда уже негде было укрыться, поздно было бежать: вот женщина прижимает к себе детей, она стоит на коленях и её лицо обращено в небо, а вот влюблённая пара обнимает друг друга в последнем прощальном поцелуе, кто-то собирает в панике пожитки и утварь, вот пара оцепеневших от ужаса стариков их лица и руки тоже обращены к небу. Всё тщетно!

И гениальный вымысел Брюллова казался картинкой с конфетной коробки по сравнению с жизненной правдой!

Всякий ужас и уродство притягательны, а потому человек с незапамятных времён так любит глазеть на уродов и смаковать ужасы. Ведь катастрофы и войны несут в себе не только подъём и напряжение всех человеческих сил, но и надежду на то, что он, человек, способен переломить ситуацию и, собрав все свои силы в кулак, так вдарить по неумолимому року, что несчастья отступят. Может, именно это усматривал Костя, бродя по развалинам Помпеи? А может, то, что сидит в каждом молодом и неопытном человеке, не знавшем ни смерти, ни болезней… Мечты о бессмертии? Когда как ни в молодости мы испытываем чувство бесконечности бытия, а когда переваливает за тридцать, начинаем считать, сколько осталось до ста?

Но, скорее всего, столь инфантильные мысли роились в его голове по одной простой причине, потому как вырос он в тепличных условиях благополучной семьи, любил себя, свой покой и был уверен не только в завтрашнем дне, но и в победе над временными трудностями. И путь казался таким ясным, выверенным, что почти надуманные творческие муки, были своего рода милым развлечением. Он частенько испытывал уныние и страх, но и это всё было сродни творчеству и перескочив через эти шероховатости, забывшись творческим процессом, устав от очередной серии картин, Костя вздыхал и свысока завидовал простым смертным, которые спокойно делают своё маленькое дело. У него же кожа была тонкая, душа ранимая, а потому так легко было вывести его из состояния равновесия. Простое человеческое счастье, любовь, дети, а попросту говоря мещанство, было не для него. Он был обречён на творчество и готовил себя к бессмертию. В его сознании не могло быть месту случайностям, они его раздражали, он плохо справлялся с ними и коварную кривую жизни подстраивал под себя. Безусловно и у него бывали распутья, чего только стоило ему кошмарное наваждение с Музой! И как всякого не верующего человека его пугали потусторонние силы, пророческие сны и приметы.

Самое печальное во всей этой выспренной истории самокопания было то, что Костя был достаточно посредственным художником, но никто ему об этом никогда не говорил. А обстоятельства складывались так, что однажды ступив на скользкий путь творца он на вопрос «какая специальность?» без всякого смущения, гордо отвечал «художник».

Всё складывалось в этой поездке не так, как мечталось.

Костя сделал несколько шагов, оглянулся в поисках тенистого укрытия и вдруг обомлел. Под довольно большим зонтом прикрученным к раскладному мольберту, в соломенной шляпе, сидел молодой художник. Он привлекал к себе всеобщее внимание не только своей продукцией, но и тем, что на его белоснежной футболке красовались большие буквы СССР. Туристы присаживались на корточки, рассматривали картины, от малюсеньких до больших, которые лежали и стояли на куске брезента расстеленном прямо на земле, что-то спрашивали парня, кто-то протягивал деньги, кто-то с интересом стоял у него за спиной и наблюдал за работой. Процесс создания произведения на глазах у зрителя всегда завораживает и это лучший способ привлечь покупателя. Вначале Косте показалось, что художник пишет портреты, но приглядевшись увидел, что никто ему не позирует. Подходить ближе он не решался. В душе сразу заиграли и стыд за русского, и зависть, что тот пользуется успехом, и ещё парочка чувств столь свойственных художнику профессионалу не привыкшему работать на улице, а думать что он работает на века запёршись у себя в мастерской далеко от посторонних глаз. Но чем можно так привлечь туриста в столь пустом, и неживописном месте как эти развалины? Ведь наверняка и в какой раз он увидит всё ту же мазню, замечательно сделанную под вкус туриста, некое эстетическое эсперанто. А посмотреть тянуло, и он подошёл ближе.