Ксения Кривошеина - Шум прошлого

— Где же вы раньше были? Хотите уехать немедленно, да ещё в Италию! У меня только одна группа не укомплектована, есть в ней свободное место. В Неаполь полетите?

— Если с группой, то так чтобы быть самому по себе, а не всё время в стаде. Понимаете, я художник. Мне нужно окунуться, напитаться атмосферой… — так лепетал Костя.

— Молодой человек, хватит лирики, всё ясно, вы такой не один, который хочет пропитаться… так брать будете?!

Телефон у девушки непрестанно звонил и Косте показалось, что если он сейчас скажет «нет», то всё к чему он так себя готовил провалится в тартарары.

И он сказал «да».

Об этом итальянском городе он почти ничего не знал, когда-то в старом кино он видел «Неаполь — город миллионеров», но название было ироническое, так как речь в фильме шла о совсем другой жизни, не соответствующей названию. А ещё он подумал, что увидит Везувий и побывает в Помпеях и сразу, конечно, пришла на ум знаменитая картина Карла Брюллова, перед которой он, будучи студентом, просиживал часами, и композиция «Гибели…» с грудой бегущих и падающих тел, на которые обрушивался огонь, раскалённая лава, камни, и ужас перекошенных лиц, матерей прижимающих к себе младенцев, так мастерски выполненная художником, с юности поражала воображение Кости. В этой картине завораживал не только сюжет и гениальное мастерство, с которым Брюллов написал эту вещь, но было и ещё что-то, что скрывалось за театральнопостановочным ужасом. Это «нечто» было столь притягательным, что каждый раз, когда он бывал в музее, его влекло сюда. Он сидел, смотрел, чиркал в блокноте, пытался понять, что именно так привлекает его в этой картине.

Думал ли он когда-нибудь, что ему предстоит увидеть Везувий, и Неаполь, и стёртые с лица земли Помпеи и окунуться воочию в салонный Брюлловский ужас? При покупке путёвки в Неаполь «Гибель…» мелькнула в его голове неким наваждением, детской картинкой из учебника по истории искусства, потому как главные мечты были обращены к шумной, весёлой и красивой толпе итальяшек, к ласковому ветру с залива, к спагетти, пицце, и к тому, что он обязательно что-нибудь красивое нарисует, и эти путевые зарисовки лягут в основу целой серии картин!.. Мечты уже строили проекты, и виделся выставочный зал и ценники на картинах, журналисты, покупатели… Долги его за последнее время выросли, как грибы после дождя.

…И вот он уже идёт по странному месту. Оно пустынно, по его развалинам трудно определить каким же был на самом деле снесённый стихией город. Это нельзя назвать «улицами», скорее лабиринты, сотни метров будто ножом срезанных домов, уцелевших единицы, по плану можно распознать бывшие лавки, рестораны, бордели, театры, форумы, сохранилась только малая часть домов с внутренними двориками. Хождение по этим странным кварталам без стен, где неожиданно вдруг на перекрёстке возникает то бронзовая прекрасная скульптура, то остаток фрески или одинокий фонтан, то синяя пластиковая урна до краёв наполненная пустыми бутылками, пакетами и остатками еды — утомляет. Пуки высокой колкой травы ранят ноги, а юркие серые ящерки греются на солнце и совершенно не боятся туристов. Красоты никакой, что смотреть непонятно. Солнце стоит в самом зените и не по-осеннему прожигает насквозь шапочку с козырьком. Глаза защищённые большими солнечными очками заливает потом. Майка взмокла до неприличия и Костя чувствует неловкость. Ему кажется, что от него разит, как от всей их группы с которой он парился в автобусе, пока их сюда везли. Снять с себя майку он не решается, обгорит враз. Чем больше он бродит по этому странному ландшафту, тем грустнее ему становится на душе. Лысый серокаменный Везувий возвышается совсем рядом, но теперь эта гора до банальности мертва. К сожалению ни дыма, ни огня, ни камней она не выбросит на то, что выросло за последний век на месте прекрасных Помпей. Она не может причинить никакого вреда уродливым шлакоблочным домишкам километрами опоясавшим подножье и склоны Везувия. Эти дома даже трудно назвать «хрущёбами», те хоть тонут в черёмухе и сирени, а эти напоминают какие-то железокартонные коробки с развешанным повсюду жалким бельём. Да если эта гора и взорвётся, то какие шедевры современного искусства она похоронит? Костя присел на останки кирпичной кладки, перед ним простиралась даль, если глянуть в бинокль, можно разглядеть залив с парусниками, почти как на картинах Дюфи, а сам Неаполь, по другую сторону Везувия. Обычно туристы ходят задрав головы и глазеют на фасады домов или на музейные стены, а тут все смотрят себе под ноги, как бы не споткнуться, не упасть в яму, да свериться по путеводителю где, да, что когда-то было на этом пустыре истории. А ведь город этот когда-то жил и творил и здесь под останками, совсем недавно ещё в прошлом веке археологи откопали потрясающие шедевры. Но как всё зыбко и как прекрасное может в один миг превратиться в прах! А чем будут радовать следующие поколения раскопки нашей цивилизации? Только пластиковыми бутылками из под кока-колы и ржавыми шедеврами.

Костя таскает с собой альбом, но ни разу за эти три дня его не раскрыл. Сразу как только их ввезли из аэропорта в Неаполь, он, гладя из окна, был разочарован, поражён захолустной бедностью. Он ждал настоящей прекрасной Италии, ту которую он видел на картинах, ту о которой он мечтал, а на него обрушилось нечто странное, бесшабашное, почти уродливое. Он ожидал увидеть улицы запруженные шикарными авто, а оказалось что неаполитанский автомобильный парк наводнён ржавыми Фиатами с профилем «Запорожца». Тормоза визжат, из выхлопных труб валит вонючий чёрный дым, треск и бибиканье мотоциклов и мотороллеров и на каждом по два-три седока. Эх, где наша не пропадала! Но даже закалённые русские туристы не решались перебегать улицы в этом кромешном потоке, который не прекращался ни днём ни ночью. Костя видел пару прекомических сцен: шикарная мамаша вроде Софи Лорен, в мини-юбке за рулём довольно мощного мотоцикла, к животу прижат грудной младенец, позади мамаши девчушка прикрученная чем-то вроде бельевой верёвки к матери, а в руках у ребёнка большая кудлатая собака. Вся эта безумная пирамида виляет в потоке машин и едет совершенно без всяких правил зелёного и красного света…

Для туристов нет плохого или хорошего сезона, их всегда и везде много. Вот и здесь на развалинах Помпеи полно англичан, немцев, французов, а теперь и русских. Худющие английские дамы в белых панамках, невозмутимо и с увлечением смотрящие в какие-то красные книжки, их мужья с палками и рюкзаками исследуют план. Перед большими панно с цифрами и рисунками толпятся французы, возмущаются, что тексты только на итальянском и английском, они вооружены большими биноклями и всё всматриваются вдаль. Америкашки громко смеются, всё подряд фотографируют, а больше всего самих себя на фоне каждого булыжника. Немцы внимательны и осторожны, смотрят тщательно, что-то записывают тихо переговариваются. Русские ходят группками, молча, часто присаживаются где попало и постоянно что-то жуют… Интересно как бы припечатала всю эту туристическую братию Музочка, уж наверняка дала бы всем смешные прозвища.