Матс Страндберг - Последняя комета

Бомбом выплевывает палку и нюхает ее. Обнаруживает другой запах в песке и идет по нему. Палка уже забыта.

– Ну, по крайней мере, он ее нашел, – говорит Эмма.

Мы медленно идем по прогулочной тропе. Время от времени Эмма останавливается, кладет руку на бедро.

– Как ты сама себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Как будто мне восемьдесят лет, – отвечает она.

У Эммы симфизиопатия, это слово я узнал сегодня. Ее тело готовит путь для ребенка. Хрящи размягчаются. Кости таза смещаются.

– Но это ведь сущая ерунда по сравнению с тем, что мне потом надо будет выдавить из себя целого человека, – говорит она.

Несколько ворон каркают среди деревьев. Улицы, по которым мы добирались сюда, были завалены мусором. Разбитыми бутылками, стеклами от разбитых окон и витрин. Нам попадались большие компании, еще пьяные после вчерашнего матча. Но здесь, у озера, все как обычно.

Мне любопытно, работал ли отец Люсинды в отделении «Скорой помощи» минувшей ночью. В новостях рассказывали об алкогольных отравлениях, увечьях, убийствах, изнасилованиях, драках. На фотографиях улицы Стокгольма выглядели как в фильме о зомби-апокалипсисе. Но сейчас с футболом покончено навсегда.

– Странно думать о себе самой как о родителе, – говорит Эмма. – Чему я смогу научить другого человека?

Очередная волна паники обрушивается на меня, кажется, земля уходит из-под ног. Я спотыкаюсь. Но Эмма ничего не замечает.

– Я спросила маму, чувствовала она себя готовой к своему новому положению, когда ждала меня, – продолжает Эмма. – Поскольку я не ощущаю ничего подобного…

Я смотрю вниз на ноги, стараюсь не споткнуться снова.

– Она сказала, что до сих пор не чувствует себя по-настоящему взрослой. Порой ей кажется, словно она просто играет.

Я расстегиваю молнию куртки спортивного костюма. Смотрю вдаль над озером. Пытаюсь сфокусироваться на завесе тумана, которая парит над водой.

– Было приятно это слышать, – говорит Эмма.

Воздух вокруг озера на удивление теплый и сырой. Чувствуется недостаток кислорода. Может, комета так влияет на него?

Нет. Фоксуорт по-прежнему довольно далеко. Только когда она войдет в атмосферу Земли, воздух начнет нагреваться. И тогда счет пойдет на минуты. Но не сейчас. Осталось больше недели.

Дыши.

– Я ужасно боюсь, что мне будет больно. Но когда я пытаюсь заикнуться об этом Мике, он ничего не понимает. По его словам, все пройдет замечательно, но ему легко говорить. Не он же будет рожать…

Такое чувство, как будто я вдыхаю один и тот же воздух снова и снова. Словно его уже использовали не раз.

– Я знаю, что это звучит, как будто я ною. Но мне хочется побыстрее стать мамой. И было бы гораздо легче, если он приехал домой, в конце концов. Чтобы все произошло при нем.

– Я понимаю, – говорю я и спотыкаюсь снова.

Надо постараться не упасть.

Эмма останавливается и поворачивается ко мне. Я тоже замираю на месте.

Мне нужно убраться отсюда. Попытаться сбежать от себя самого. Но мне некуда податься.

Бомбом подбегает и встает рядом с нами. Прислоняется к моей ноге. Хочет, чтобы его почесали. Его шерсть очень теплая.

– Симон, я знаю, что ты всегда будешь участвовать в жизни малыша. Из тебя выйдет отличный дядя. И именно поэтому я хочу спросить…

Эмма смотрит на меня, и я не понимаю, почему она не замечает, что я вот-вот умру. Черные точки пляшут перед глазами.

– Нет ли у тебя желания стать крестным отцом? – спрашивает она.

Я вздрагиваю. Теряю равновесие и, пытаясь устоять, шагаю в сторону от Бомбома. Жадно хватаю ртом воздух, чтобы черные точки рассеялись.

– С тобой все нормально? – спрашивает Эмма.

Мое терпение лопается. И мне уже наплевать на просьбы мам.

– Нормально ли все со мной? – говорю я. – Ты же знаешь, что комета упадет через десять дней, правильно?

Эмма смотрит на меня вопросительно:

– Само собой.

– Ты не станешь мамой. Ты ведь должна это понимать? Я не буду крестным отцом. А Мике не станет папой.

Эмма только таращится на меня, словно я сумасшедший.

– Тебе незачем беспокоиться о родах, – продолжаю я. – Этого не случится, что бы твое тело тебе сейчас ни говорило. И если ты прекратишь притворяться, то Мике, наверно, вернется домой. Я бы тоже на его месте не выдержал.

Мне становится легче дышать.

Словно камень с плеч упал, но тем самым я сделал сестре только хуже.

И на меня сразу наваливаются угрызения совести.

– Извини, – бормочу я. – Извини, я не хотел.

Бомбом лижет мою руку.

Эмма подходит ко мне. Обнимает.

– Я не могу перестать строить планы из-за какой-то чертовой кометы, – говорит она. – Ты же понимаешь?

– Нет, я не понимаю.

– Мы ведь не можем просто перестать жить, – говорит Эмма. – Мы же еще не умерли.

Мы стоим так какое-то время. Вороны снова каркают у нас над головами.

Я вхожу в пахнущую стиральным порошком общественную прачечную. Люминесцентная лампа загорается с характерным потрескиванием. Я кладу синий потертый пакет с эмблемой ИКЕА на одну из скамеек и начинаю сортировать белье при бледном свете. Размышляю, что мне сказать, когда я позвоню, если я, конечно, это сделаю.

Потолок низкий. И кажется, вес всего дома давит на меня. Этажи, которые скоро превратятся в раскаленную пыль.

Я принял решение. Мне надо взглянуть на случившееся со стороны. Я должен уехать. Не только из дома, но и из города тоже. И мне необходимо еще раз увидеться с Юханнесом. Та встреча у меня поздно вечером, когда я сидел на краю моей кровати, не должна стать нашей последней.

Послезавтра в Стокгольм уходит поезд, и я смогу вернуться домой на следующий день. На всю поездку мне нужны только сутки. И я не собираюсь спрашивать разрешения у мам. Они никогда не позволили бы мне уехать. Но я не хочу, чтобы они беспокоились напрасно. Меня и так мучит совесть после того, что я вчера сказал Эмме.

Я закидываю белье в две стиральные машины, насыпаю порошок. Внезапно понимаю, что, скорее всего, стираю в последний раз. У меня будет столько чистого нижнего белья, что его хватит до конца моей жизни.

Запустив машины, я сажусь на скамейку и достаю свой телефон. Мне не хочется, чтобы муж моей сестры был столь же одинок, как и я. Но имею ли я право разговаривать с ним на такую тему?

Я набираю номер и звоню. Он отвечает на первом сигнале.

– Алло? Что-то случилось с Эммой? – спрашивает Мике.

– Нет, ничего страшного. Но я хочу о ней поговорить. – Мой голос эхом отражается от стен холодной прачечной. – Тебе надо приехать домой. Я проверил. Будет еще один поезд из Лулео.

Ни звука в ответ. Я опускаю мобильник, смотрю, как секунды бегут на экране.

– Алло? – говорю я.