Матс Страндберг - Последняя комета

В обеих стиральных машинах барабаны почти одновременно резко набирают скорость.

– Мне кажется, что ты не понимаешь, – бормочет Мике.

– Что я не понимаю?

– Ты молод, Симон. Ты не знаешь, как это бывает.

Одна из машин шумит, наполняясь водой. Я увеличиваю громкость телефона.

– Конечно, – говорю я. – Я моложе, чем ты. Но нам осталось жить одинаково недолго.

– Я не это имею в виду. В твоем возрасте я тоже думал, что в жизни все просто. Но в ней хватает и других цветов и оттенков, помимо белого и черного.

– Пожалуй, порой это так.

– Все слишком сложно. Ты не представляешь, как долго я боролся за то, что мы имели. У нас всегда была ясность во всем… план на целую жизнь. А потом он просто исчез.

– То же самое произошло со всеми.

– Но Эмма… когда она говорит так, словно все по-прежнему идет своим чередом… я не могу. Это выше моих сил. – Его говор изменился за недели пребывания на севере. – Я не могу, Симон. Я понимаю, что ты злишься, но я не могу. Я люблю Эмму, но это слишком тяжело.

– Слишком тяжело? Тильду убили, и люди обвиняли в этом меня. Вот что по-настоящему тяжело.

Мике кашляет.

– Весь мир превратился в одну большую кучу дерьма, – продолжаю я. – И я знаю, что свернул бы горы, лишь бы в оставшееся нам время быть с кем-то, кто меня любит. С кем-то, кому я нужен и кто…

– Я не могу, понятно?

Судя по голосу, его раздражает это самобичевание. Мне становится противно.

Я таращусь на крышки стиральных машин. Вижу, как одежда вращается за стеклом среди пены.

– Эмма заслуживает большего. Я думал так о вас обоих. Но явно ошибался, – говорю я и кладу трубку.

С моим телом творилась какая-то чертовщина. Меня лихорадило, болели кости. Я даже испугалась, что окажусь в обезлюдевшей больнице и что мне придется провести мою последнюю неделю там. И я боялась не только за себя. Мне не хотелось, чтобы папа с Мирандой ходили туда меня навещать.

Но все прошло. Я чувствую себя лучше. Моему телу осталось выдержать чуть больше недели.

Я ничего не могла писать и даже не отвечала на послания Симона. О чем нам говорить? О нашей совместной неудаче? Он пишет, что поедет послезавтра в Стокгольм навестить своего лучшего друга Юханнеса. То есть у него, по крайней мере, есть чем заняться в оставшееся время.

Если же говорить о моей персоне, пожалуй, мне следовало бы принять как должное, что нам не удастся выяснить, кто убил Тильду, и что мы старались напрасно. Но, по-моему, я не смогу согласиться с этим, даже если захочу. Мозг не позволит мне. Он просто зациклился на обратном. Отчаянно пытается найти новые пути.

Я иду мимо железнодорожной станции. Вверх по Гамла кварнгатан. Смотрю на электрический шкаф, к которому Тильда прислонилась, когда мы разговаривали в последний раз.

Я останавливаюсь. Кладу руку на холодный металл.

«Все рвутся рассказать мне, что я должна делать. Малышке Тильде, которая может быть умницей, если только захочет».

Здесь мы стояли, когда остальные пытались затащить нас на вечеринку к Али.

Я только что побывал у него дома. Он и Моа сидели с опущенными жалюзи и играли в «Скайрим». Оба бледные и со впалыми глазами, они напоминали подземных существ, проводящих всю жизнь в темноте. В комнате было полно всякого мусора и грязных тарелок. Дверь мне открыл отец Али и попросил меня попытаться уговорить их выйти на улицу хоть ненадолго. Но толку от меня не было. Но я не за этим и приходил туда.

Я попрощался с Али. Сказал, что понимаю, почему он не захотел больше общаться со мной. Все из-за страха потерять наших друзей, когда гибель была так близко. Он струсил, но, пожалуй, в аналогичной ситуации я вел бы себя точно так же.

И я попросил его о последней услуге: сказать мамам, что завтра я буду у него. Якобы мы решили провести прощальную вечеринку всей компанией. Я думаю, они не станут возражать. Потом я собираюсь оставаться дома. Вместе с ними ждать конца.

Я перехожу Стургатан. Здесь не осталось ни одной целой витрины. Кто-то написал баллончиком «GOODBYE CRUEL WORLD» [7] «Прощай, жестокий мир» (англ.). пылающими буквами над тротуаром. В центре ужасно пусто. Я не увидел ни одного человека, пока шел от квартиры Али. Судя по разговорам, то же самое происходит по всей стране. Прилично разрядившись с помощью финала, люди опять вернулись к себе.

Я возвращаюсь домой в сумерках, вдоль дороги зажигаются окна.

Я вхожу в расположенный около нашего дома парк, и мой телефон вибрирует. Вижу имя Люсинды на экране, и у меня все начинает трепетать внутри. Это ощущение застает меня врасплох. Я знал, что скучаю по ней, но не понимал, насколько сильно.

– Извини, что не ответила на твои сообщения, – говорит она.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно. Но сейчас получше.

– Уверена?

– Да.

Я окидываю взглядом парк, где прогуливался с Эрикой меньше двух недель назад. Мне тогда ужасно полегчало оттого, что кто-то верил мне, пусть даже это была тетка Тильды. Юханнес тогда уехал в Стокгольм, и я не надеялся увидеться с ним снова. И мы с Люсиндой поругались у озера. Я не смог пойти на похороны Тильды. И чувствовал себя очень одиноко. И хотя мы с тех пор значительно приблизились к концу, моя жизнь стала гораздо лучше.

Здесь прибавилось мусора. Трава подросла. Кто-то бросил два велосипеда в фонтан. Я сажусь на его бетонный край. Ковыряю смятую пачку сигарет носком ноги.

– Знаешь, о чем я подумала? – говорит Люсинда.

– Понятия не имею.

– Тебе видно луну?

Я смотрю вверх. Обыскиваю взглядом розовое и фиолетовое небо между домами.

– Да, – отвечаю я.

Луна сейчас полная. Еще бледная и как бы прозрачная. Напоминает призрака самой себя.

Я смотрю на ее белый диск. На темные пятна, которые люди когда-то считали водными массами. Морем Спокойствия. Океаном Бурь. Луна испещрена кратерами от метеоритов. Молчаливый свидетель того, насколько опасен космос. Говорили даже, что она возникла из остатков, когда Земля столкнулась с другой, большей по размерам планетой.

– Если Луна уцелеет, на ней останутся следы людей, побывавших там, – говорит Люсинда.

Дрожь пробегает у меня по телу.

– Да, – соглашаюсь я. – Единственные во всей Вселенной.

– Вот какие у меня мысли.

– До Фоксуорт я думал о небе просто как о небе, – говорю я. – Но фактически ведь там, наверху, космос. Мы находимся в космосе.

Люсинда смеется.

– У меня голова идет кругом, – говорит она.

– У меня тоже.

Мы сидим молча.

Я смотрю на желтые листья, упавшие на землю. Признаки осени, которая так и не наступит.

– Послушай, – говорит Люсинда.