Клаудио Магрис - Дунай

Прожитые им годы — от Железной гвардии до сталинизма — достойны пера Тацита, однако они не повлияли на его непринужденную любезность и природную сердечность. Как у господина Таранголяна [111] Герой романа Г. фон Реццори «Горностай из Чернополя». фон Реццори, в нем неразрывно соединилось истинное и ложное, но чувствуется, что на него можно положиться. Его культура — не только личное свойство, она свидетельствует об уровне румынской интеллигенции, об ее основательной подготовке, о широте интересов и познаний, о строгости и открытости ума.

Важнее докладов и выступлений беседы и разговоры в перерывах — осторожные, полные намеков. Над этим ритуалом довлеет культ сатрапа, Чаушеску, но личная тирания и экономические поражения режима кажутся огромным шагом вперед по сравнению с Румынией бояр и нищих крестьян. Одни говорят вполголоса, другие открыто критикуют правительство, государство и партию. Один академик, подаривший мне свою книгу, велел прочесть ее до предпоследней главы, веря тому, что он говорит, а последнюю главу, в которой рассказывается о послевоенных годах, пропустить: автор честно признается, что в ней одно вранье. Бьянка, сделавшая самый интересный доклад, встревожена, хотя с блеском и изяществом это скрывает. Внучка великого Йорги, унаследовавшая от него историческое понимание национального чувства, соединяющегося у нее с космополитическими взглядами, мечтает показать нам другую Румынию — ту, которую она любит и которая, как и всякая родина, вероятно, живет только в ее любящем сердце.

В ходе обсуждения звучат и смелые реплики, молодежь не боится задавать острые вопросы. В результате на следующий день конференция продолжает работу в другом месте — в Институте имени Йорги. Многочисленные слушатели, которым никто ничего не сказал, в соответствии с официально составленной и объявленной программой вновь собрались в Союзе писателей. Лишь несколько находчивых и бодрых молодых людей почуяли подвох и сумели нас отыскать. Пока публика, движимая не столько интересом к Италии и связям с зарубежными странами, сколько интересом к Умберто Эко, растерянно ожидает нас на прежнем месте, конференция продолжается, выступающих больше, чем слушающих.

В этой комнате, — говорит мне искусствовед и поэт Григоре Арборе, показывая на окно бывшего царского дворца, а ныне Дворца Республики, — король Михай в четыре часа вечера 23 августа 1944 года арестовал военного диктатора маршала Антонеску. Антонеску — это Муссолини, тщетно и слишком поздно попытавшийся стать Бадольо. В январе 1941 года маршал изгнал и объявил вне закона Железную гвардию (фашистских легионеров); союзник нацистов, сражавшийся бок о бок с ним во время нападения на Россию в 1941 году, Антонеску пытался сохранить политическую и военную независимость Румынии; вероятно, выбранной им тактикой или осторожным выжиданием объясняется то, что в Румынии, несмотря на распространение антисемитизма, не только не было лагерей уничтожения, но и никого из евреев не депортировали за границу.

Он пытался убедить нацистов в том, что евреи все равно останутся, где они есть, что им не скрыться, поэтому лучше дождаться окончания войны, а уже потом решать, что с ним делать. В 1944 году он вел с русскими переговоры о перемирии, 23 августа переговоры еще не завершились, согласие еще не было достигнуто, королю, требовавшему немедленно прекратить огонь, маршал ответил отказом. Диктатора, собиравшего расстаться с немецкими союзниками, но полагавшего, что для этого шага у него еще недостаточно гарантий, неожиданно арестовали за отказ немедленно порвать с нацистами.

Создается впечатление, что сегодня в Румынии постепенно пересматривают отношение к кондукэтору, румынскому дуче, казненному 1 июня 1946 года. История Антонеску — классическая притча о фашизме и о разногласиях среди европейских правых сил. Антонеску принимал деятельное участие в подавлении венгерской коммунистической революции Белы Куна, занял Будапешт, был типичным реакционером; этот диктатор был союзником нацистов и в то же время подавил румынский фашизм. В те десятилетия многим казалось, что фашизм в какой-то мере можно использовать в своих интересах; западные страны попытались воспользоваться им, чтобы уничтожить коммунизм и направить силы фашистов против Советского Союза, однако Советский Союз вел собственную игру и старался выиграть время, заключив союз с Гитлером. Потом все надежды рухнули, как карточный домик: оказалось, что фашизм нельзя использовать ни в каких целях, ни в каких политических расчетах; фашизм направлен против всех, его судьба неизбежно оборачивается безнадежной, безумной, бесславной и отчаянной авантюрой.

Когда все начало сползать к краю пропасти, некоторые фашистские движения или примыкавшие к фашистам движения правых попытались спрыгнуть с повозки, отделить собственный милитаристский национализм от черного ультрарадикального движения; Антонеску только собирался сделать шаг назад.

Судя по всему, нацисты, в том числе чрезвычайно деятельный немецкий посол в Бухаресте Фабрициус, никакие ожидали его ареста. Трагедия, разыгравшаяся в те дни и месяцы в Бухаресте, имела и гротескный оттенок: она казалась чем-то невероятным, в ней сочеталось несочетаемое, парадоксально дробилось единое. Бывший итальянский карабинер, оставшийся в Бухаресте, где он завел семью, стал живой летописью тех дней. В годы войны он служил в итальянском посольстве. Находившийся в Сало Муссолини назначил нового посла, выбрав его среди живших в Будапеште итальянцев. Новый посол отправился к Антонеску, тот принял у него верительные грамоты посла союзного государства, но заявил, что, будучи человеком воспитанным и благородным, не может выгнать из посольства его предшественника, посла короля Италии, который отныне стал врагом Румынии. Поэтому до окончания войны, почти до самого прихода русских, в итальянском посольстве преспокойно жил себе, ничем не занимаясь, посол Итальянского королевства, враждебной державы. Немцы и румыны делали вид, будто ничего не происходит; из уважения к порядку и для обеспечения безопасности вооруженный карабинер стоял на посту у дверей посольства, а перед ним проходили вражеские части. Он признавался, что и сам не знал, пустит ли в ход исправно заряженный карабин, если враги вдруг решат напасть на посольство- призрак.

С Махалой, то есть пригородом Бухареста, связаны бесконечные интриги, похождения, заварушки и плутовские истории, изложенные в комедиях классика румынского театра Иона Луки Караджале. В конце столетия в здешних окраинных кафе Караджале наблюдал судьбы и пародии на судьбы, печаль и попытки сговориться с судьбой, отражавшие смутный, бурный рост новой Румынии, недавно ставшей единым государством, ее общественных классов, прежде всего ненасытного, потешного правящего класса. Караджале был не только поэтом, описавшим этот мир, но и его частью: плодовитый автор комедий, рассказов и зарисовок работал журналистом, суфлером, корректором, выпускал журналы (например, в 1893 году журнал «Румынский вздор»), открывал привокзальные пивные и рестораны, которые регулярно разорялись.