Клаудио Магрис - Дунай

Этот город — огромное кафе, здесь неукоснительно соблюдается ритуал и в то же время появление и исчезновение посетителей подчинено случайности. Еще Вена напоминает о смерти, о тех, кто окончательно уходит из кафе; здесь каждого, как героя Рота, ведут в крипту капуцинов — попытаться понять, что же такое смерть. Впрочем, в крипте ответа на этот вопрос не найти. Пока я разглядываю надгробия императоров, в голове всплывает отрывок из недавно прочитанной неопубликованной рукописи. Писательница вспоминает, как растерялась, когда преподаватель катехизиса спросил у нее: «Что такое смерть?» Увидев, что девочка не знает ответа, он объяснил: «Разлучение души с телом». Девочка осталась разочарована: она представляла себе смерть иначе — как именно, она и сама не знала, но «мрачнее и величественнее». Вряд ли она имела в виду величие, которым окутаны внушительные надгробия, или величие, которое габсбургский чиновник обещал жаловавшемуся на неизвестность писателю: «Погодите, вот умрете, а потом увидите, увидите — вы точно прославитесь!»

Братислава. На входе в старинную аптеку «Красный рак» на улице Михальска потолок украшает фреска с изображением бога времени. Кажется, будто окружающие его настойки и микстуры бросают богу вызов и вместе с распахнутым перед его глазами научным фолиантом грозят лишить волшебной силы, остановить его победное шествие. Аптека XVIII столетия, в которой сегодня расположен Фармацевтический музей, заставляет вспомнить блюдущий порядок и симметрию военный парад, наглядно демонстрирует скромное, но упорное искусство войны против Хроноса. Украшенные цветочными узорами и фразами из Библии кобальтово-синие, изумрудно-зеленые и небесно- голубые сосуды выстроились на полках стройными рядами, напоминающими ряды оловянных солдатиков, расставленных в макетах с изображением знаменитых сражений. Настойки, бальзамы, экстракты, аллопатические, очистительные и рвотные средства замерли на своих местах, готовые ринуться в бой, ежели того потребует военная стратегия или придется отражать неприятельскую атаку. Этикетки и надписи с сокращениями тоже напоминают язык военных: Syr., Tinct., Extr., Bals., Fol., Pulv., Rad.

Своим искусством аптекарь пытается возместить ущерб, наносимый годами, отреставрировать тело и лицо, как реставрируют дворцовый фасад. Знойным летом в маленьком музее хорошо, покойно и прохладно, как в церкви или под зеленым навесом у трактира; приятно осознавать, что находишься в скромном и опрятном буржуазном доме, разглядывая перегонные кубы из лаборатории алхимика, бюст Парацельса, установленный в память о его пребывании в Братиславе, склянки с аконитом и корицей, трактаты по фармакопее, написанные в эпоху Возрождения и в эпоху Просвещения, и деревянную статую святой Елизаветы, покровительницы барочных аптекарей.

Этот музей орудий сопротивления беспощадному бегу времени — музей истории, которая воплощает его вековую власть (орудия становления и сопровождающего его разрушения) и одновременно лекарство от него, память о случившемся и избавление от постепенного исчезновения и забвения. Рядом с австрийским журналом Союза фармацевтов (на немецком языке) на полке стоят толстенный учебник «Pharmacopea Hungariae» [76] «Венгерская фармакопея» (лат.). и книга «Taxa Pharmaceutica Posoniensis» [77] «Перечень лекарственных средств Позониума» (лат.); Позониум — латинское название Братиславы. Яна Юстуса Торкоша, изданная в 1745 году на четырех языках — латыни, словацком, венгерском и немецком. Братислава, столица Словакии, — сердце Миттель-Европы, здесь накладываются друг на друга прошлые столетия, нерешенные конфликты и споры, незатянувшиеся раны и неснятые противоречия. Память, которая по-своему тоже является врачебным искусством, все хранит под стеклом — открытые раны и нанесшие их страсти.

Миттель-Европе неведома наука забвения, наука сдавать прошлое в архив; глядя на четырехъязычный учебник по фармакологии и прилагательное Posoniensis, я вспомнил, как мы с товарищами по гимназии обсуждали, кому какое название города нравится больше: словацкое Братислава, немецкое Пресбург или венгерское Пожонь, восходящее к Позониуму, — так назывался римский передовой пост на Дунае. Очарование трех имен одного города говорило о многосложной и многонациональной истории; в предпочтении того или иного названия по-детски проявлялось подспудное отношение к Мировому духу: инстинктивное почтение к великим, могущественным цивилизациям, например к немецкой, — цивилизациям, что сами пишут историю; романтическое восхищение подвигами восставших, полных рыцарского духа отважных народов — например мадьяров, или сочувствие к тем, кому суждено играть второстепенную роль, оставаться незаметным — к малым народам, например к словакам, которые длительное время были терпеливым, не привлекающим внимания субстратом, смиренной и плодородной почвой, столетиями ожидающей расцвета.

В Братиславе, некогда знаменитой умелыми часовщиками и коллекционерами часов, которые теперь выставлены в музее на Жидовской улице, ясно ощущается присутствие прошлых эпох, видевших немало конфликтов. Столица одного из древнейших славянских народов на протяжении двух столетий была столицей Венгерского королевства, когда после состоявшейся в 1536 году битвы при Мохаче его почти полностью захватили турки; в габсбургскую Братиславу приезжали за короной святого Стефана; юная Мария Терезия после смерти отца, императора Карла VI, держа на руках новорожденного сына Иосифа, прибыла сюда просить о помощи венгерских дворян. В те времена влиянием в городе обладало лишь доминировавшее венгерское население, да разве что еще австрийско- немецкое население; достоинство и значение крестьянского словацкого субстрата не признавали.

До 1918 года жители Вены относились к Братиславе как к живописному пригороду, куда можно добраться меньше чем за час, чтобы попробовать местные белые вина: их производила еще в IX веке во времена славянской державы Великая Моравия под защитой покровителя виноделов святого Урбана. Когда гуляешь по городу, по его чудесным барочным площадям и тихим уголкам, чувствуешь, что история, уйдя вперед, много чего здесь забыла, — забытое по-прежнему полно жизни и по-прежнему цветет. Ладислав Новомеский, величайший словацкий поэт XX века, рассказывает в одном из стихотворений о целом годе, который забыли в кафе, словно старый зонтик. Но вещи находятся, зонтики, которые за всю жизнь ты где-то позабывал, в один прекрасный день вновь оказываются у тебя в руках.

Так называется эссе Владимира Минача, написанное в 1968 году. «Hrad», замок, возвышается над Братиславой: мощь башен, четкость симметрии, массивность крепости, в которой грубоватая, несгибаемая верность стража соединяется с чем-то сказочно далеким. Вся Словакия усеяна замками, бастионами, дворцами знати; неприступные укрепления на вершинах гор и холмов, напоминающие причудливыми силуэтами башенок Диснейленд, хотя здесь-то все настоящее, чередуются с дворцами знати и приземистыми строениями, в основном цвета охры, постепенно обретающими привычный облик больших деревенских домов.