Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

— Вместо этой безделушки я дам вам хороший совет: идите-ка вы в казарму да хорошенько выспитесь. А утром не сторонитесь товарищей, а делайте то же, что делают и они. А если вы все постараетесь как следует, то я уверен, что мальчуган еще успеет получить свою модель.

«А почему бы и не попробовать? — думал Петцинг, направляясь в казарму. — Жаль только, что я не подарю эту фарфоровую безделушку мальчугану: он бы наверняка обрадовался…»

Ребята в экипаже знали о разговоре лейтенанта с Петцингом, но ни о чем не спрашивали солдата.

Вечером Петцинг попросился у командира танка в увольнение под предлогом достать недостающие детали для модели танка. Через полчаса Петцинг уже вернулся в казарму, принеся в обоих карманах всевозможные детальки, чтобы использовать их при сборке модели.

Высыпав содержимое карманов на стол, он сказал:

— Вот это как раз то, чего вам не хватало. Вчера и позавчера мне не удалось их достать. Дело это не такое простое, должен вам сказать, но Петцинг что хочешь достанет… Теперь наша модель будет как настоящая. — Он так и сказал — «наша».

Все ребята из экипажа Тесена поняли, что в жизни их товарища, их нерадивого Петцинга, произошел поворот, поворот к коллективу. Процесс этот будет продолжаться не неделю, не месяц, быть, может, год, а то и более, однако самое важное заключается в том, что он начался.

Как только маленькие колесики, без которых никак не обойтись, когда мастеришь гусеницу, оказались на столе, солдат словно парализовало. Однако замешательство их скоро прошло: ефрейтор Бергеман начал что-то привинчивать, Штриглер откинулся на спинку стула и с удивлением уставился на командира танка.

Якоб вскочил со своего места и дружески толкнул Петцинга в бок, сказав при этом:

— Ну и пройдоха же ты! Что бы мы делали без этих колесиков?

— Когда модель должна быть готова? — как ни в чем не бывало, спросил его Петцинг.

— В пятницу вечером, ровно пять дней осталось.

— Мало, — заметил солдат, подойдя к столу, — очень мало. Ну что же, придется как следует поработать.

Все молча принялись за работу, и она, нужно признаться, спорилась у них, так как теперь вокруг стола собралось четверо — весь экипаж. И неважно, что эта работа не имела отношения к их служебным обязанностям, неважно, что она была похожей на забаву, главным было то, что она как бы сплотила этот маленький коллектив, который, будучи сплоченным, мог выполнить любую боевую задачу.

По залитому солнцем пустынному пляжу медленно бредет мальчик. Справа от него плещется море. Дует легкий ветерок, в воздухе пахнет рыбой и солью.

Подойдя к забору, мальчуган останавливается и громко зовет:

— Якоб!

Но ему никто не отвечает. Правда, малыш не волнуется: он знает, что у него еще есть время в запасе. Отойдя от забора, он пинает сандалиями ракушки, затем снова подходит к забору.

На этот раз он становится на перекладину и заглядывает в небольшую дырку в заборе.

— Эй, Якоб! — снова кричит он. — Ну где же вы там?

Ему опять никто не отвечает, да он никого и не видит во дворе. Двор пуст, как никогда.

Соскочив на песок, мальчуган сбрасывает с ног сандалии, затем снимает белые носки и медленно входит в воду. Теперь уж никто не может запретить ему это…

«Якоб, Якоб, ну почему же ты не пришел, как обещал?» — мысленно спрашивает мальчик унтер-офицера и прислушивается… Но со стороны казарм не слышно никаких звуков.

От дюн к мальчику приближается девушка в коротком голубом платье. Ветер треплет ее волосы. Девушка идет босиком, неся белые туфельки в руках.

Вот она подходит к забору, и тень ее падает на мальчика. Он испуганно поворачивается и разочарованно произносит:

— А, это ты… — Глаза его мгновенно тускнеют.

— Да, это я, — с легкой улыбкой говорит девушка, но глаза у нее тоже печальные.

Оба молчат. Мальчуган внимательно смотрит на нее, а затем спрашивает:

— А что ты здесь делаешь?

— Жду…

— Якоба?

— Его. — Девушка кивает.

— Он не пришел, — говорит мальчик голосом, в котором слышатся едва сдерживаемые слезы.

— И давно ты ждешь?

Мальчик только кивает, так как говорить он уже не может: боится расплакаться.

Девушка подходит к Олафу и, положив свою маленькую ладонь ему на голову, гладит его по волосам.

— Милый бедный мальчик, — говорит она ласково. — Мы оба с тобой ждем напрасно. Мне, как и тебе, тоже очень грустно. Но только не плачь. Смотри, я же не плачу, хотя у меня на душе очень тяжело. У меня и твоего друга Якоба сегодня должна была состояться помолвка…

— А он мне так обещал… — перебивает ее мальчик. — Говорил, что обязательно придет!

— Он не смог прийти, — объясняет Грет.

— Этого я не понимаю!

— Поймешь, когда подрастешь. Ты еще должен много и прилежно учиться и в школе и у самой жизни, чтобы понять, для чего служат в солдатах.

— Наверное, он не сделал модель, — с горечью произносит мальчик, — и испугался… Я ему теперь больше никогда не поверю!

— Олаф, как ты можешь так говорить о своем друге!

Мальчуган замолкает и опускает глаза.

— Разве сегодня рано утром ты не слышал сирены?

— Какой еще сирены?

— Сирены, по которой солдаты в казарме поднимаются по тревоге.

— Не слышал, — признается Олаф. — Я очень крепко сплю, а моя сестра никогда меня не будит. Тем более сегодня, когда я должен… — Не выдержав, мальчуган начинает тихо плакать. — Мама сегодня заберет меня отсюда и увезет домой…

«Видимо, ты очень крепко спал, — думает Грет, — раз не слышал гула и лязга танков. Они шли по дороге несколькими колоннами. Я их встретила в пути. Я хотела было вернуться домой, но вдруг подумала: а может, Якоб по какой-либо причине остался в казарме?..»

— Все солдаты рано утром уехали на учения, — говорит она мальчугану. — Учения будут длиться несколько дней.

— А что они там будут делать?

— Точно я этого и сама не знаю, но Якоб и его товарищи находятся сейчас на марше. Они, наверное, очень устали, может, даже проголодались… Их ждут большие трудности… Нужно будет преодолевать много препятствий… Больше я ничего не знаю… Но я должна тебе объяснить, ради чего все это делается. Ради тебя, ради меня, ради нас всех, чтобы все мы могли жить и работать в мирной обстановке… Поэтому давай не будем печалиться… Пойдем, Олаф! — Грет берет мальчугана за руку и ведет к дюнам. — Пойдем, по дороге я тебе все объясню…

В последний день учений больше всех, даже больше унтер-офицера Тесена волновался рядовой Петцинг: он то и дело вспоминал мальчугана Олафа и надеялся, правда без особой уверенности, что, быть может, тот еще почему-то не уехал домой…

Как только полк вернулся с учений и танки были поставлены в парк боевых машин, унтер-офицер Тесен подошел к командиру взвода, который только что вылез из танка и расстегивал верхние пуговицы на комбинезоне, и попросил: