Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Во время войны он лишился родителей и вел скитальческую жизнь. Сначала батрачил у крестьянина, потом работал в хлебопекарне, а затем еще где-то. К концу войны попал на шахту в Висмут. Перед тем как перейти к нам, Удо в течение девяти месяцев работал в каком-то управлении, откуда с трудом ушел, потому что стремился к настоящей работе, под которой понимал только тяжелую физическую работу.

Кроме всего прочего Удо долгое время служил на флоте. И когда теперь я вспоминаю обо всех этих событиях, мне кажется, что Георг не случайно решил свести меня с Удо.

Я сразу же стал просить Удо рассказать, как он служил на флоте. Но нам так и не удалось поговорить, так как в цехе было очень шумно. Болты держателя штампа сидели очень прочно, гораздо прочнее, чем я предполагал. Мы взяли десятикилограммовый молот, установили ударный ключ и принялись за работу. Ослабив половину болтов, вышли из цеха, чтобы передохнуть.

Было очень приятно постоять несколько минут на солнце. Я даже решил на следующий день вывести из подвала мотоцикл, чтобы в ближайшую субботу и в два последних мартовских воскресенья, которые оставались до моего отъезда, совершить с Анжелой несколько прогулок за город.

Мы смотрели на бетонированную площадку.

— Ты долго был в армии? — спросил я Удо.

— О-о-о… — Он сделал несколько затяжек. — Без малого пять лет.

— Ну и как, тяжело было?

— Не-е…

— Честно?

— В самом деле было неплохо.

— Как тебя там приняли?

— Нормально.

— А остальное?

— Да все было хорошо.

— А что именно?

— Ну, товарищи, техника, работа.

— А почему ты там не остался?

— Освободил место другому.

Я верил Удо. В свободную минуту он наверняка тосковал по кораблю, по товарищам.

— В каком роде войск ты будешь служить? — спросил Удо.

— Наверняка в артиллерии.

— Это вещь.

— Почему?

— Знаю. Одно время я был заряжающим на стомиллиметровом кормовом орудии нашего «Ганса Баймлера».

Больше мне ничего не удалось вытянуть из Удо. Но даже наш короткий разговор в какой-то мере успокоил меня. Мы вернулись в цех.

— Ну, в таком случае… — сказал я.

В данный момент это означало: будь что будет. У меня, к сожалению, выбора не было, и если Удо прослужил пять лет, то я, пожалуй, выдержу полтора года. Только вот со свадьбой придется подождать.

Кто давно знает Анжелу, может подтвердить, что это самый настоящий бесенок.

Мы познакомились с ней около трех лет назад на молодежном балу. Тогда я очень любил танцевать. Разумеется, я уже был знаком с несколькими девушками. Целовался с ними в укромных местах, не видя в этом ничего предосудительного.

Анжела понравилась мне с первого взгляда. Высокая, стройная, черноволосая. Ее цветастое перлоновое платье удивительно гармонировало с загаром. Она чудесно танцевала самые модные танцы. Ее лицо со вздернутым носиком, маленьким ртом и большими темными глазами говорило о задиристости и своенравии. А эти качества всегда привлекали меня. И я решил: она или никто!

Но решать легко. Труднее выполнять. С Анжелой был долговязый и бледный юноша. Приглашая девушку танцевать, он самодовольно оглядывался по сторонам. Казалось, что он беспрестанно что-то жевал. Одним словом, верзилу следовало как-то отвадить.

Но долговязый скоро понял, чего я хочу, и вскоре началась борьба за первый круг танцев. Я вышел победителем, но соперник пригрозил, что подкараулит меня около клуба. У меня это вызвало улыбку, так как я по опыту знал, что ребята такого сорта не относятся к храбрецам.

С того момента я охранял девушку, как лев. После второго круга танцев я подсел к ее столику, не обращая внимания на ее подруг. Мы пили лимонад и яичный ликер. К одиннадцати часам я уже знал, что девушку зовут Анжелой Петерман, что ей шестнадцать с половиной лет и что она учится на продавщицу тканей.

По дороге домой мы успели поссориться. Трамваи уже не ходили, и нам предстояло большое расстояние пройти пешком. В одном месте, чтобы сократить путь, я решил свернуть с улицы налево: там проходила тропинка, которая позже снова выходила на улицу. Но Анжела скомандовала:

— Держитесь правее, улицей дойдем быстрее.

— Вздор, — сказал я, — пойдем налево.

— Нет, направо!

— Налево!

— Направо!

— Можете идти направо, если вам так хочется, — сердито сказал я. — Посмотрим, кто из нас быстрее спустится!

Мы расстались. Я зашагал по тропинке, причем не очень быстро, чтобы девушка не упрекнула меня в обмане: я и в самом деле первым подошел к месту, где тропинка выходила на улицу. Но мне недолго пришлось ждать.

— Вы устали, — съязвил я, увидев запыхавшуюся девушку.

Анжела отвернулась и засеменила дальше.

— Теперь вы, вероятно, еще и обижены?

— Вот еще!.. — Она еще больше ускорила шаг.

«Ну и пусть», — подумал я.

Мы разошлись, не попрощавшись и не условившись о встрече…

Всю неделю и на работе, и дома я думал о девушке. Обрадовался, когда наступила суббота. Но ее в клубе не оказалось. Я прождал в зале час, потом еще полчаса, но ее все не было. Еще полчаса… Мне уже хотелось уйти, но я все же остался еще на десять минут. Тут вошла она. Оглядела зал и увидела меня. Сразу же направилась ко мне, остановилась около моего столика, озорно улыбнулась и спросила:

— Вы меня долго ждали?

С тех пор мы больше не расставались.

Мы встречались регулярно по субботам и воскресеньям и чаще всего были вдвоем. Анжела умела отделываться от подруг, что было не так-то просто. Особенно назойливой была толстая Герда, которая липла к нам, как репейник. Но, к счастью, она быстро нашла друга — того самого верзилу, которого я отвадил от Анжелы. Сначала я удивился, что Герда выбрала именно его (позднее я уже не удивлялся), но это занимало меня недолго, так как мы с Анжелой были рады, что нас наконец оставили в покое.

В будни мы почти не встречались, потому что были заняты учебой. Как это ни странно, но вскоре наша страсть к танцам прошла. Мы часами бродили по улицам и любовались витринами магазинов. Иногда катались на лодке на озере Тон. Но чаще всего гуляли в городском парке (благо, вход был свободный).

В квартире вдвоем не оставались ни разу. У нас мешала моя сестра Анна, а Анжела не хотела, чтобы у нее дома знали о наших отношениях.

— Неужели твоя тетя так строга с тобой? — спросил я однажды Анжелу.

Мать Анжелы, я это знал, умерла вскоре после войны, и я никогда не спрашивал девушку о ней: не хотел вызывать тяжелых воспоминаний. Тетя же вот уже около десяти лет вела хозяйство архивариуса Петермана.

— Тетя? — переспросила Анжела. — О, Фреди, тетя очень строга.

— И все же она позволяет тебе пропадать по субботам и воскресеньям.

— Она всегда узнает об этом потом, — объяснила Анжела, — потому что каждую субботу, сразу же после ужина, уходит на богослужение. А до ее общины очень далеко.