Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

Наташа понуро подошла к двери.

— Прощайте…

Голос вздрогнул, но сдержалась, не заплакала, плотнее стиснула ровные белые зубы.

— Прощай. Алексея часом встретишь, привет передавай.

Наташа ошалело посмотрела на хозяина.

— Он же на Урале…

— Сказывают: эшелон их под Карповкой разбили, они в займище подались.

Длинные ресницы снова часто захлопали.

— Зачем я ему такая нужна?

Прикрыла на шее синие пятна и, толкнув дверь ногой, ушла.

Уже на опушке остановилась, оглянулась: нет никого. Можно идти дальше, но ноги словно одеревенели. Боялась ступить в лес. Вдруг Алексей встретится, что скажет, как объяснит, поймет ли?

Поймет. Должен понять. До сих пор понимал.

В прошлом году в такую же июльскую жару приехал Алексей с бригадой слесарей в их колхоз. Был он в железнодорожной форменке, брюках с зеленым кантом. Пальцы у него подбитые металлической пылью, охристые, л заживших ссадинах. Приехали со станции монтировать подвесную дорогу на ферме. Девчата сразу ожили, прихорошились. Надо не надо — бегут на площадку, с парнями лясы точат. Одна Наташа не выказывала особого интереса к приезжим. Когда Алексей первым спрыгнул с телеги, глянула на него и сразу зарделась, как июньская вишня. Алексей тоже посмотрел на нее внимательно, увидел ее смущение и начал подгонять друзей-приятелей.

— За дело, ребята!

Целый день работал, не забегая в комнату доярок, словно и не было тут Наташи, словно и не глядел на нее по-особенному. Может, забыл.

После вечерней дойки подошел, спросил тихо, ласково:

— Наташа, в клуб придешь?

Еще чего захотел. А сердце трепетно застучало в груди: не забыл, среди всех тебя выбрал, понял твой взгляд там, у телеги.

Осенью, когда дорога была смонтирована, продолжал ходить в колхоз. Подолгу блуждали они за околицей. Говорили каждый о своих делах, знаковых. Однажды, преодолев застенчивость, поцеловал ее. Она с силой оттолкнула его в сугроб и убежала. Он не обиделся и каждую субботу все равно стоял под ее окном.

Весной, когда непонятное томление вошло — в душу, когда жадно и ненасытно сама целовала его, понимающе сказал:

— Если разрешат — поженимся.

С тем и пришли в дом. Но там умерили их пыл. Война. Такое горе, а им свадьбу. Вот к осени, бог даст, разобьют немца… Но Наташе казалось, что осень никогда не настанет, а он только жалел, ласкал и успокаивал ее. И недавно, когда отказалась ехать на Урал, не обиделся, понимающе погладил русые волосы, заглянул нежно в омуты черных глаз, попросил:

— Береги себя.

Не выполнила его наказ, не уберегла. Из хутора убежала, мать бросила на растерзание. А ведь говорила: из-за нее остаюсь. Боль, обида, злость стояли в горле, мешали дышать. Вот так бы упасть и умереть.

Умереть? А те трое? Не дождутся ее, пойдут сами. Их непременно схватят, и старику Якову пропадать тогда. Нельзя сейчас пропадать, жить надо. И тот гад будет ходить по земле, выслеживать девчонок, затаскивать в комендатуру. А вдруг действительно, бог даст, и она с ним еще раз встретится… Так что умирать сейчас никак нельзя.

Добралась до условленного места. Обрадовала ребят известием. Широко, радостно заулыбались парни. Ласковыми, добрыми стали. Родион нежно хлопнул по плечу.

— Молодец девка. Теперь к Рожкову айда!

А Наташа будто не рада: горестная, замкнутая. Озадаченные, спросили:

— Что с тобой?

— Ничего. Отвяжитесь.

Догадались о чем-то худом, переглянулись. Молча двинулись. Шли быстро, уверенно. Часа через три на едва приметной в две стопы тропинке встретили дозорных. Парни были не местные. Недоверчиво выслушали пароль, предложили сдать оружие, документы. Ни того, ни другого у. ребят не оказалось. Они, довольные встречей, охотно выворачивали карманы, выдергивали рубашки из-под поясов.

— Давайте вперед, — скомандовал один, с двумя треугольниками на линялых петлицах.

Наташа выполняла все приказы молча. И только когда услышала «вперед», заколебалась снова. Надо ли ей идти в отряд, вдруг там Алексей. Уж очень хитро смотрел на нее старик, прося передать привет племяннику. Родион дотронулся до. ее руки. Она встрепенулась, отдернула руку, посмотрела на ребят — не в избе Якова, здесь бояться некого и нечего. Покорно пошла. впереди военного.

Вели их по глухой тропинке недолго. Показался стан партизанского отряда — шалаши, стреноженные кони, брички, костры. Подвели к одному из них. Около котла наваристого борща сидели Рожков и Алексей.

Доложил дозорный и отодвинулся, а пришедших уже обнимали, хлопали, целовали. А Наташа, не смея поднять глаза, стояла возле Алексея до тех пор, пока он бережно не взял ее руку и не посадил возле себя. Заглянул в лицо девушки, глубокие борозды легли поперек крутого чистого лба. Снял с себя пиджак, накинул ей на плечи — спрятал от любопытных синяки.

Словно пружина поднялся к Родиону:

— А ее зачем?

— Сама она, — буркнул парень.

— Сама?

Встала Наташа. Несмело глянула на партизан:

— Не прогоняйте меня. Помогать вам буду. Рожков оглядел ее с ног до головы. Слегка прищурился, засияла на лице такая знакомая теплая, добродушная улыбка. Как та, когда разговаривал с ней о переходе на фёрму.

— Помогать? Коров у нас нет, значит, кашу варить?

Засмеялись вокруг партизаны.

— Могу и кашу, Федор Акимович, — с обидой проговорила Наташа. И затих сразу смех. Насторожились. — Но не коров доить и не кашу варить, а бить их, — кивок в сторону станции, — сволочей ползучих хочу!

Голос оборвался. Плечи вздрогнули. К покрасневшим глазам прихлынули слезы. Уткнулась в отворот пиджака, заплакала.

Алексей подставил Наташе свое плечо. Жестом отогнал всех. Рожков погладил девичьи волосы, чмокнул сочными губами:

— М-да. Возьмешь к себе, в разведку. Алексей благодарно улыбнулся:

— Слушаюсь.

Скоро научилась Наташа стрелять из винтовки без промаха. С особым удовольствием пробивала сталь трофейных касок. В партизанских буднях загорела, запылилась, окрепла. А в свободное от вылазок и ученья время стирала и починяла грубое мужское белье.

Сколько раз по вечерам заходил в Наташин блиндаж, Алексей. Ждала и боялась этих приходов. Думала: Алексей начнет расспрашивать о той ночи, проведенной в немецкой комендатуре. Но он спрашивал, как прошел день, не скучно ли ей, готовится ли она к новому делу. Догадывалась женским чутьем Наташа — старик Яков поведал Алексею девичью печаль-обиду.

Однажды осенним вечером задумалась Наташа, сидя около догоравшего костра. Подошел кто-то сзади, беззвучно опустился около нее.

Вздрогнула, оглянулась. На примятой траве докуривал самокрутку Алексей.

— О чем задумалась? — спросил с приятной располагающей теплотой.

Сразу насторожилась: знает, знает, и присел не случайно, выбрал удобный момент, когда в лагере почти никого не осталось — ушли на задание. Ее не пустил Рожков — побоялся за Наташу. Вчера передали, что ее мать скончалась. Не без участия оккупантов и полицаев, которые нет-нет да и привозили птичницу в участок и все допытывались, куда сгинула ее красивая дочь, заморочившая голову господину коменданту.