Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

Резко повернулась и широко зашагала в ту сторону, откуда изредка доносились паровозные гудки.

До станции добралась к закату. Разыскала нужный дом.

Старик Яков, с маковки до кадыка заросший сединой, с прокуренными желтыми усами, внимательно выслушал ее, почесал за ухом.

— Ишь чего надумали… В партизаны. Тебе сколько годков-то?

— Восемнадцатый.

— А им и того меньше. Ну какие вы воины? Горе с вами одно.

Старик задумался. Стал набивать трубку.

— Не нашли, стало быть. Вот печаль. А они ведь где-то здеся ходят. Вчерась возле Рогачей эшелон разбился. Теперь немцы эсэсовцев понагнали. Рыскают по всем домам. Дороги оцепили. Как это тебя не заметили? А может, и заметили, нароком пропустили. Теперь следят за тобой. Ты поосторожней будь, девка. Сегодня я тебе не скажу, где Рожков. Ушел он, а куда — пока не знаю. Сторожевать пойду, может, разузнаю, а утречком передам тебе весточку. Передам, если разрешат. Значит, кто там у вас?

Наташа снова рассказала о ребятах, о себе, о том, как фашисты грабили и жгли хутор, как она убежала в займище и встретила там троих. Старик снова слушал, не перебивая. Молча показал старухе на стол. Та собрала ужин.

— Ты сама-то чья?

— Павлова.

— У вас полхутора, почитай, Павловых.

— Евдокии Васильевны, птичницы, дочь. Старик заулыбался.

— Это на тебе, выходит, мой племяш Алешка хотел жениться?

Наташа зарделась.

— Не успели свадьбу сыграть, — будто оправдываясь, проговорила. — На Урал его эвакуировали.

Старик почесал за ухом, странно улыбнулся и сказал:

— Дык приказ. Ну ладно, бери ложку, хлеб.

Поужинали. Старуха убрала со стола. Старик вытер пот с лица, начал набивать трубку. Кто-то резко застучал в дверь. Потом упала щеколда, и в комнату шагнул неразличимый в темноте человек.

Луч карманного фонаря пробежал по стене, по старику, старухе и уперся в испуганное молодое лицо. Наташа быстро отвернулась, но было поздно. Вошедший шагнул в глубину комнаты.

— Давай свет, — потребовал человек, без особого труда выговаривая русские слова.

Старуха достала с полки лампу, засветила ее и поставила на стол. Наташа увидела на черных петлицах немецкого мундира две извивающиеся белые полоски.

— Документ? — прозвенел его дребезжащий голос.

Просматривал справки комендатуры долго, внимательно.

— А юнгфрау? — спросил, возвратив бумаги. — Девушка?

— Это племянница наша, — засуетилась старуха. — Из хутора. Мать у ее помирает, пришла сказать.

— Мольшать! — приказал немец, разглядывая Наташу. Снова вспыхнул луч его фонарика: словно щупальцы прошлись сверху вниз.

Немец сел около Наташи. Достал пачку сигарет, закурил.

— Вы, — повернулся к хозяевам, — шнель! Пошли быстро, быстро! — Луч его фонарика скользнул по русской печке. Старики, покряхтывая, забрались на лежанку.

Немец положил длиннопалую руку на колено Наташи. Она, как ужаленная, шарахнулась с лавки, прижалась к стене. А луч медленно блуждал по ее лицу, груди, по бедрам, ногам. Так продолжалось, пока эсэсовец не выкурил сигарету и не встал.

— Ты хорошая! — определил немец. — Но у тебя нет справка. Мы сейчас будем гулять в комендатуру.

Наташа похолодела от страха. Она сжалась и с ненавистью поглядела на врага.

— Она же с хутора, господин офицер, — начала умолять старуха, свесив ноги с печи. — Мать у ее умирает. Устала она. Оставьте ее. А утречком она к вам заявится.

— Мольшать! — завизжал офицер. — Печка прячься!

Он расстегнул кобуру. Наташа попятилась к двери. Эсэсовец схватил ее за руку.

— Отстань, — вырывалась девушка, но рука была точно зажата тисками, которые она видела в слесарной мастерской своего жениха.

— Но, — кидая яркий сноп света в лицо Наташи, сказал немец. — Когда офицер германской армии говорит девушке гулять, надо гулять!

— Не пойду! — зло крикнула Наташа. Эсэсовец повернулся к печке:

— Вы все партизаны. В комендатур, марш! Хозяйка запричитала, заохала:

— Окстись, господин хороший, какие мы партизаны?

Быстро спрыгнула с печки, подбежала к Наташе.

— Чего дрожишь, Наталья? По-хорошему он с тобой. Сходи, объясни, может, все обойдется.

— Не пойду! — отрезала Наташа.

— Все в комендатур! — доставая пистолет, кричал немец.

Старик оттащил девушку к печке, зашептал:

— Выходит, выследили тебя. Ты особенно не упирайся. Ступай уж, а так пропадем все.

Офицер выжидающе глядел на них. Конечно, он может поступить с ними, как ему заблагорассудится, но разрядить пистолет никогда не поздно. Эта юная, красивая казачка сводит его с ума. На нее не надо кричать.

— Если фрау гуляет добровольно, скоро она дома, — вкрадчиво заговорил эсэсовец. — Потом я дам ей пропуск. Но?

Наташа, закусив губу, заправила кофту и, не глядя на хозяев, бросила:

— Прощайте.

Вернулась она за полночь. Молча прошла к лавке, хотела сесть, но ноги подкосились, и она тихо опустилась на пол.

Подошла хозяйка. Тронула рукой рассыпавшиеся по вздрагивающей спине волосы и, опустившись тут же, тихо заплакала. А Наташа, кусая окровавленные, вспухшие губы, безутешно по-женски рыдала.

Утром дед Яков вернулся молча. Задымил трубкой. Присел возле окна. Отвел глаза в сторону улицы и лишь потом рассказал накоротке, куда следует двигаться.

Запомнила Наташа его рассказ. Знала теперь, где отряд, как к нему пробраться, какой пароль назвать, чтоб за своих приняли.

Выслушав, стала торопливо собираться в обратный путь.

— Завтракать не будешь? — спросил старик, не глядя ей в лицо: стыдно было за вчерашнее. Яков считал, что часть вины за случившееся несет он, так как уговаривал Наташу идти в комендатуру.

Она, также не глядя на деда, ответила:

— Нет.

— Ну, ладно, — даже с каким-то облегчением проговорил хозяин. — Торопись.

Он покряхтел, почесал за ухом, прошелся от окна до печки и обратно. Остановился возле хмурой девушки, просительно проговорил:

— Ты на нас зла не держи. Подкараулил он тебя. А мне рисковать нельзя. Можно сказать, из связников один я остался. Пропаду — тяжело будет рожковским.

—. Я понимаю, — нехотя разжала зубы Наташа. — Все понимаю, только мне от этого не легче. И зачем вы меня племянницей назвали. Они в комендатуре смеялись надо мной. Говорили: племянница, а не знает, где родная тетка живет, у встречных спрашивала.

Старуха тут же набросилась на Наталью:

— Эх ты, несмышленая. Сказала бы: давно не была, запамятовала.

А старик снова покряхтел.

— Кто же знал, что так обернется. Ну ты, Наталья, духом не падай. А ребятам не афишируй. И мы со старухой до гроба промолчим. А бог даст, встретишься с этим гадом еще разок, тогда и расквитаешься.

Подбадривал Яков, успокаивал, врал, сам мало верил в это. Оттого сильнее прежнего дымил едким самосадом.