Джесс Лури - Когда деревья молчат

Раскат грома заставил меня пискнуть, но потом я расслабилась.

Гроза.

Это меня и разбудило. Погода наконец разбушевалась. Я повела носом, вдыхая приближающуюся сладость весеннего дождя. Температура упала на несколько градусов. Я зарылась в моё гнездо из одеял с улыбкой на лице.

Но потом я услышала щёлк .

А потом ещё один.

Щёлк .

И ещё два.

Щёлк. Щёлк .

Звук был так близко. Наверное, папа был прямо под моей решёткой и стриг ногти.

Сколько ногтей он уже подстриг до того, как я проснулась? Сколько их осталось до того, как он подойдёт к лестнице? Тишина потрескивала. Волосы на моих руках были словно наэлектризованы. Я разгладила их, пытаясь унять бешеный стук сердца.

Шлепок щипчиков, ударившихся о кухонный стол, заставил меня похолодеть.

Папа неторопливо подошел к лестнице.

Он делал это время от времени с декабря. Мама начала работать консультантом по ежегодникам в том же месяце. Это означало, что она работала допоздна, а когда наконец добиралась домой, то так уставала, что сразу ковыляла спать.

Иногда в те ночи, когда она уходила – не каждую, но иногда, – папа стриг ногти, а потом крался к лестнице, и каждая половица стонала.

Он подходил к основанию лестницы и стоял там по несколько минут, так и не поднявшись на первую ступеньку. Моя спальня была первой от лестницы, а спальня Сефи – в конце коридора. Между нами была комната, в основном использующаяся как кладовая. Я не знала, что папа хотел забрать из кладовки, но из-за всех этих звуков я чувствовала себя запертой в доме с привидениями.

Именно после первой из таких ночей я перестала засыпать в своей кровати, как нормальная девочка. Отец никогда не шёл дальше того первого шага, ни разу, но он мог.

Сегодня он мог.

Я знала, что надо было крикнуть ему хоть раз, что пусть он уже возьмёт то, что ему нужно… что если он беспокоится о том, чтобы не разбудить нас с Сефи, то стоять у подножия лестницы ещё хуже. Но я не могла открыть рот. Это ощущение дома с привидениями не давало мне покоя. А потом наступало утро, а солнце светило ярко, внушая безопасность, и я не могла найти ни одной веской причины, чтобы поднимать эту тему с лестницей.

Но каждый раз оказываясь здесь, дрожа под кроватью или в шкафу, я ругала себя, какого чёрта я не стала поднимать эту тему, а папа стоял там, внизу лестницы, и я почти видела его сквозь дерево и стены. Я, конечно, не могла видеть его, но знала, как он будет выглядеть – лицо, мутное от выпитого, покачивающееся тело.

утро, давай быстрее

Я пыталась замедлить сердцебиение, чтобы не дать распространиться ядовитому страху. Готова поспорить, именно так чувствовал себя Краб, когда на него напали. И второй мальчик тоже, если это было правдой. Я так сильно хотела помочь им прямо сейчас, выяснить, кто причинил им боль, и остановить всё это, пусть даже Краб так странно вёл себя со мной. Ещё один удар грома разорвал небо, и я прикусила язык, чтобы не вскрикнуть. Ветер неистово хлестал листьями и ветками по по дому, изо всех сил вжимая их в стены, предупреждая папу, чтобы он не поднимался по этой лестнице.

Тот не послушался.

Он ступил на эту первую ступеньку очень медленно, я могла это понять по тону скрипа, как будто он пробовал ступеньку ногой. Затем последовала вторая, и её крик был мне так же знаком, как собственное имя. Мои внутренности сжались, и мне внезапно так сильно захотелось в туалет, что я думала, что умру. Я подвинулась, вызвав этим перезвон ветра на вешалках, попыталась зажмуриться и дышать ровно.

«Мама» , – сказала я, но из моего горла не донеслось ни звука.

Папа остановился на третьей ступеньке.

Он никогда не подходил так близко.

Страх поглотил меня.

Мои мысли улетучились, оставив в голове лишь барабанный бой из двух слов. Беги. Прячься. Беги. Прячься.

Вот только идти было некуда.

Ветер кричал на папу, молния прорезала ночь, сделав щель под дверью шкафа яркой, как день.

Папа послушался этого последнего предупреждения и наконец отступил на три ступеньки. Он зашаркал в свою с мамой спальню, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Я разжала кулаки, чувствуя, как мои ногти впились в мягкую плоть ладоней, оставляя следы, похожие на татуировки.

Я умру, если он когда-нибудь поднимется до конца лестницы.

Это была правдивая мысль, более правдивая, чем вся моя жизнь, и внезапно мне захотелось написать об этом, но не так, чтобы люди понимали, о чём я говорю, а как сообщение в бутылке, секретный код, который папа не сможет разгадать. Я потянулась за карандашом и блокнотом на спирали, которые хранила в шкафу. Включать свет было слишком рискованно, но вспышки от молний были достаточно яркими и частыми, так что мне удалось написать слова, не дававшие мне покоя.

Сочинение этого заняло больше времени, чем должно было, но зато закончив, я почувствовала, что наконец смогу заснуть. Я закрыла блокнот и засунула его обратно на полку вместе с карандашом, прежде чем провалиться в тяжелый сон.

П лохие новости найдут тебя даже в солнечный день.

Если это изречение тёти Джин было правдой, то и обратное тоже должно было быть: хорошие новости могут прийти во время урагана, а ведь ветер, чёрт побери, буквально вырывал деревья. Обычно бури заканчивались еще до наступления утра, но эта продолжалась и наутро. Интересно, что бы сказал мистер Паттерсон, мой учитель биологии, об этом ливне. Раннее лето с большим количеством дождей, кажется, должно помочь фермерам.

Но была и более насущная проблема: сегодня был тот самый день.

И дело вовсе не в последнем дне седьмого класса.

Сегодня я собиралась попросить Габриэля подписать мой ежегодник и закрепить наши отношения.

Иииииии.

Как я себе это представляла – Габриэль наклонится, чтобы подписать мой «Ежегодник Лилидейла» , я пошучу о том, какой тяжёлый был экзамен у мистера Кинчелоу. Потом Габриэль скажет, что он очень ждёт выход «Куджо» в кинотеатрах Лилидейла в августе, а я скажу: «Да ладно, я тоже» , и не успею я оглянуться, а он уже даст мне свой номер телефона, и наше лето превратится в блаженство свиданий, с его отцом за рулем, играми «Семь минут на небесах», нашим первым сногсшибательным поцелуем; и он будет качать меня на качелях, а мои ноги будут взмывать вверх. Он скажет мне, что у меня красивый шрам, но всё равно предложит своё ожерелье. Он прикинет, какое звено мне подойдёт по длине, накинет ожерелье мне на шею и застегнёт.

Воздух наполнится розово-медовым запахом роз.

И вот так моё уродство сразу исчезнет.