Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

– Мне хорошо с тобой, – наконец сказал она, – я даже не знала, что может быть так хорошо.

– Я рад, – Суржиков укутал ее в одеяло и обнял, – хочешь, поспи. День у нас был длинным, и уже почти ночь.

При этих словах Женя подскочила:

– Надо позвонить… Надо предупредить, что я не приеду домой.

– Конечно. – Вадим деликатно удалился в ванную.

Пчелинцева набрала домашний номер:

– Мама? Мама, я сегодня не приеду. Я останусь…

Тут Женя замялась.

– Ты у Королькова? – понимающе спросила мать.

– Нет! Нет! – горячо сказала Женя.

– Тогда где?

– Я с Коробициной. У нее тут дома такие проблемы… Она попросила остаться…

– Хорошо, привет ей передавай.

– Да, если будешь мне звонить, звони подольше. Я звук уберу, чтобы тут ребенка не разбудить. Да и муж злится.

– Зачем же я буду звонить? Я не волнуюсь, ты же предупредила.

– Спасибо тебе. – Жене стало стыдно, что она обманывает, но и сказать правду духу не хватало. Надо же все объяснить. К тому же Женя не особенно откровенничала с родителями.

– Все, дочка, не волнуйся. – Татьяна Владимировна попрощалась.

– Знаешь, у меня такие хорошие родители! – сказала Женя Вадиму, когда тот вышел из ванной.

– Это замечательно. Это очень важно. Хотя, должен тебе сказать, полное понимание между поколениями – вещь из области фантастики.

– Да, мы с тобой повоевали в универе! – рассмеялась Женя.

– Ну… Мы воевали, потому что чувствовали что-то раздражающее нервы… Знаешь, такое неравнодушие.

– Наверное. – Женя прижалась к Суржикову, устроилась поудобнее и спросила:

– А ты помнишь тот день, когда ты на меня обратил внимание?

Ей захотелось прожить их роман с самого первого мгновения.

Суржиков тут же ответил:

– Да кто ж такое забудет?!

– А что? Я что-то такое отмочила?

– Тогда я не знал, что это у тебя в порядке вещей.

– Расскажи, – попросила Женя, – мне так интересно!

– Ну, я тогда вашу группу повел на практические занятия в Исторический музей. Мы в запасниках знакомились со старинными предметами быта и пытались анализировать этимологию названий этих предметов. Помнишь?

– Смутно… Вернее, совсем не помню. Я вообще не помню первый курс. Так много всего тогда происходило.

– А я очень хорошо помню. Само посещение прошло спокойно. И, кстати, даже не помню тебя в этом самом музее. А потом мы вышли на улицу и всей группой решили посидеть где-нибудь. Вернее, группа решила и пригласила меня.

– И ты согласился, понятное дело.

– А почему нет? Мне всегда были интересны студенческие компании – разговоры, шутки, мемы. Это же вехи времени.

– Ну, это понятно..

– Пока мы искали, где бы посидеть, пошел снег с дождем. И такой сильный, что ничего видно не было. Мы все промокли, поскольку снег таял на глазах. А у тебя была шапка меховая, таким снопом…

– Точно, была. Мамина. Мне казалось, что я в ней круто выгляжу.

– Тогда, под мокрым снегом, ты в этой меховой шапке была похожа на мокрую курицу.

– Да ладно…

– Точно, точно… Мокрая курица, мех свисал на лицо, и с него капала вода. Когда наконец мы уселись в кафе, все, без исключения, окоченели. И решили заказать коньяк. Чтобы согреться. Когда у тебя поинтересовались, сколько тебе коньяка, ты ответила: «Граммов двести» – и добавила: «И самую большую шоколадку». Всем принесли по рюмочке, а тебе графин. Всем принесли орешки и лимон, а тебе принесли трехсотграммовую шоколадку.

– Господи, да я вообще ничего не помню! – Пчелинцева приподнялась на локте.

– Ну, ты свой графин выпила быстро. И шоколадку сожрала самостоятельно, не предложив никому. Но главное не это! Ты наконец сняла свою мокрую мохнатую шапку. И я увидел, какая ты красавица! А еще, захмелев, ты стала шутить и задираться, спорить со всеми и смеяться во все горло. Я помню, что, обнаружив последний кусочек шоколадки, ты повернулась ко мне и предложила: «Угощайтесь!»

Пчелинцева засмеялась.

– Я понял, что ты совершенно необыкновенная девица. И стал за тобой наблюдать.

– А влюбился-то когда? Когда ты понял, что влюбился?

– Я не помню. Мне кажется, что в тот же самый день. А может, и нет. Вернее, я понял, что могу в тебя влюбиться. Но я не имел права на это. Сама понимаешь.

– Конечно, понимаю. Только я ничего этого не замечала, у меня такой азарт был… Понимаешь, университет для меня стал таким аквариумом, где среда чрезвычайно питательная, рыбешка разная, и встречаются акулы. Я наслаждалась.

– Я был акулой? – рассмеялся Суржиков.

– Ты? – Пчелинцева задумалась. – Знаешь, ты был молодым красивым профессором, до которого мне не было дела.

– А что ж на лекциях все время задиралась, пыталась меня поймать на слове, неточностях?

– Дело было не в тебе, я почти везде так себя вела.

– Неправда, я узнавал у других преподавателей. Специально. Интересно было. Одно время я думал, что ты влюбилась в меня. Так бывает, студентка – в собственного профессора.

– Ты с ума сошел?! У меня в голове была одна учеба! Мне нравилось учиться!

– Верю. Ты была одной из самых образованных и думающих студенток. Тебе надо было идти в аспирантуру, делать научную карьеру.

Женя замолчала. Диссертация – это была ее мечта. Но ей хотелось выбрать такую тему, которая была бы близка к практике, к ее работе, к тому, чем она занималась. Все высосанные из пальца «проблемы» были ей скучны, и вообще она их к научным не относила.

Они еще долго разговаривали. Потом, уже ближе к полуночи, оделись и спустились в ресторан. Там гудели туристы-итальянцы. Они сдвинули столы, о чем-то болтали, смеялись, чокались, пытались плясать, но усталость брала свое. Сделав несколько движений, они возвращались за стол, опять смеялись. Вадим и Женя сидели в удобном углу – их почти не видели, они же наблюдали за всеми гостями ресторана. Седло барашка было великолепным, шампанское, которое они привезли с собой, охладили и открыли без слов и замечаний. Потом Пчелинцева захотела сладкого, и они заказали торт на двоих. С аппетитом умяв огромный кусок бисквита со сливками и «отщипнув» половину порции Вадима, Женя откинулась на спинку кресла и сказала:.

– Знаешь, через пару часов будет светать. И я думаю, не превратишься ли ты в крота, я в мышь, а эта замечательная гостиница – в коробку из-под бананов? Все, как в «Золушке», только на современный лад.

– Откуда такие мысли?

– Слишком уж невероятно все, что произошло сегодня. Мне такое даже присниться не могло.

Вадим рассмеялся:

– Наши сны сотканы из впечатлений, переживаний, знаний, привычек. Все дневные события смешиваются и превращаются в запутанный клубок. Попробуй из таких ниток что-нибудь сплести. Сны – это так ненадежно. Хорошо, что тебе это все никогда не снилось. Пусть это будет наяву.