Наташа Маркович - Anticasual. Уволена, блин

Я пью сок и дико стесняюсь. Не знаю, что со мной. Обычно удается замаскировать свои чувства даже от себя самой, но сегодня не выходит. Наверное, слишком устала. От жизни.

Я кручу волосы, отвожу глаза и молча улыбаюсь, вместо того чтобы поддерживать беседу. Девочка-дурочка. Ужасно дискомфортное состояние. Конечно, можно бы собраться и сделать вид, что я веселая девчонка без комплексов, но мне уже это все осточертело. Плевать. Не нравится — не ешьте. Пошли все на фиг.

Вообще-то парень мне нравится, но я не делаю ни малейшей попытки понравиться ему. Все эти игры мне уже поперек горла. Пусть все идет само собой.

После четвертого бокала сока я немного реанимируюсь и хрипло включаюсь в беседу. Мы разговариваем почему-то совсем не о том, о чем разговаривают в клубах, у барной стойки едва знакомые парень и девушка. О религии, например. Или о войне. О жизненных ценностях. О семьях и детях. С чего бы это вдруг такие интеллектуальные изыски мне преподносит жизнь посреди ночи?

Сербские друзья Сержа пытаются заявить свои права на общение со мной, но нейтрализовываются быстро и решительно. Он просто переставляет мой барный стул, вместе со мной, в угол и заслоняет от меня весь мир здоровенными плечами. Стаканы с соком за нами перетаскивает бармен.

— У тебя необыкновенные глаза, — вдруг говорит мне мой новый знакомый, заслонив мир, — сумасшедшей красоты.

Мое сердце вдруг начинает биться с перебоями.

Я набираюсь душевных сил и смотрю в его огромные коричневые глаза. Мне всегда трудно это делать, но я работаю над собой.

«У тебя необыкновенные глаза», — думаю я, но вслух не говорю. Не умею.

После восьмого бокала, когда я решаю все-таки быть благоразумной и поехать спать, парень увязывается за мной. В результате я еще и везу его домой. Когда мы идем в сторону машины, пьяные сербы что-то насмешливо кричат нам вслед и я, съеживая от неудобства плечи, грубовато сбрасываю руку, которую Серж пытается пристроить на мои плечи. Наверное, парни думают, что мы поехали сексом заниматься, и меня от этого коробит.

— Вообще-то, обычно парни отвозят девушек домой, — не удерживаюсь я от ехидного замечания уже у подъезда его дома. Из-за темноты и уединенности в машине я тут же обрастаю колючками.

— Знаешь, как мне это неинтересно, — заявляет он, берет меня в охапку и долго целует.

Я даже и не сопротивляюсь. Во-первых, не успеваю среагировать. Во-вторых, он мне нравится. В-третьих, все, что он делает и говорит, не предполагает какой-либо инвариантности. В его голосе нет вопросительных нот, только утвердительно-повелительные. Его действия не оставляют надежды на спасение. А это, как известно, лучший способ обращения со мной.

К тому же он очень красив. Люблю красивых мужчин.

Все мои друзья и подруги кричат на каждом перекрестке, что внешность не важна. Я соглашаюсь. Да, конечно, в первую очередь мне хочется, чтобы мой любимый был умен, силен и нежен. Но, пожалуйста, умоляю, пусть он при этом будет еще и красив.

Слава богу, на том, чтобы я пошла к нему, он сильно не настаивает. Попытка была сделана, но я так жалобно, но решительно засопротивлялась, что он сразу ослабил натиск. Видимо, решил не пугать в первый же вечер.

В эту ночь я открываю дверь на балкон и засыпаю, прижав к животу игрушечного медведя, с глупой улыбкой до самых ушей. О том, что дальше, я не думаю. Просто мне весело.

Первое, что я вижу на следующий день, войдя в кафе, — моего ночного знакомого, пьющего кофе. Впрочем, я не удивлена. Почему-то я была уверена, что так будет. В течение дня он еще несколько раз приходит ко мне, выкраивая свободные минуты.

Вечером мы перебегаем прямо через Тверскую и оседаем в полупустом «Бункере», где проводим остаток вечера и почти всю ночь. Мы, не останавливаясь, либо целуемся, либо рассказываем друг другу о себе.

— Ты знаешь, — говорю, — что ты на бандита похож?

— Нет, — удивляется он, — на какого бандита, я юрист по образованию. Еще на журналиста немного учился.

Я чуть с лавки не падаю. Ну и ну. В жизни не видела таких юристов-журналистов. Так же, впрочем, как и поваров.

— Чего ж ты юристом не работаешь?

— Не могу, закон запрещает. — Я первый раз вижу смущение на его лице.

— Почему?

— Можно я тебе это потом скажу? Когда ты меня узнаешь ближе?

Серьезное заявление. Интересно, какую степень близости в наших взаимоотношениях он предполагает?

— Ну скажи, пожалуйста.

— Я в тюрьме сидел.

— За что?

— Кокаин продал. В Швеции. Полицейскому.

— О господи.

— Я в туалете клуба его нюхал.

— Полицейского?

— Нет, кокаин. Подошел парень, попросил продать ему дозу. Я обрадовался, — сейчас, думаю, заработаю. Сгонял к дилеру, купил, приношу парню, а он мне показывает корочки — «полис». И наручники достает. Заработал, блин.

— А в Швеции ты как оказался?

Я узнаю сегодня много нового о жизни, о людях и политике.

Современные югославы прошли войну. У нас о войне помнят лишь небольшая армия «афганцев» и «чеченцев» да старенькие ветераны, при виде которых я каждый раз пытаюсь заплакать. Меня трогают их ордена, седые волосы, палочки и гордая военная выправка. Они совершили подвиг и знают об этом. Это видно по их походке. С каждым годом тех, кто помнит войну, все меньше.

В Югославии войну помнят все молодые парни. Война наложила отпечаток на их жизнь. Они никогда не забывают об этом. Это живет внутри, в их душах.

Серж воевал два раза. Это не выдающееся событие, все сербы это делали. Первый раз он получил орден за храбрость. После вручения ордена его отпустили на неделю домой. На войну он не вернулся.

— Мне не интересно это занятие. Пусть воюют политики.

Уехал в Европу. Денег не было. Он работал кем придется, разгружал корабли в Испании, был официантом в Греции, воровал шоколад в супермаркетах Германии, когда не было денег на еду. Ел его прямо в магазине, а обертку выбрасывал и выходил через кассу.

Скитался и вел безответственно-раздолбайский образ жизни.

Прожигал ее, жизнь, как мог. Был даже квартирным вором, опять же почему-то в Германии. Не повезло немцам с этим парнем. Продавал женские колготки в Италии.

— Почему колготки? — спрашиваю я.

— Потому что они часто рвутся, — отвечает он, — посмотри на свои чудесные длинные ногти, душа моя. — Он берет мою руку и целует ее.

Сердце мое падает на грязный пол «Бункера» и громко стучит там.

— А как ты оказался поваром?

— У меня был выбор — не учиться и сидеть в шведской тюрьме четыре года либо освоить профессию и выйти на свободу через два. Мне предложили несколько специальностей, я выбрал эту.

— Не жалеешь?

— Вдруг оказалось, что это дело моей жизни. Мне нравится кормить людей.

Мне смешно. Он похож на Шварценеггера в роли воспитателя детского сада.