Алиса Чопчик - Изгои

Мы устроились в маленькой комнатке, где пахло затхлостью и застывшим временем, каким обычно пахнет от стариков. Старые нестиранные занавески пропитались пылью, как и диван, с твердым и неровным матрацем. За окном можно было разглядеть лишь противоположный дом – такой же убогий, как и в котором остановились мы, – и людей, идущих по улице. Несколько раз я замечала мусорщиков, которые несли на спине огромный пакет, набитый одеждой, бутылками и прочими полезными, но практически изжитыми вещами. Эти люди вызывали во мне сочувствие и тоску по родине. Какое-то новое чувство, раннее мне незнакомое, отделяло меня от всех этих людей, от всего того, что раньше было так близко.

Несколько дней мы пробыли в гостях у Исама в ожидании денег, которые должен был прислать наш дядя из Нюрнберга. В это время отец решал вопросы с контрабандистами. Папа нервничал от того, что цены называли непомерно высокие, а гарантий не было; встречались ему и мошенники, которые, если бы не Исам и его связи, могли бы обмануть папу.

Наконец, деньги прибыли, дата назначена. Все было решено. Последняя ночь перед отплытием на остров Греции, последний рывок в сторону другого мира.

Перед сном я пошла попить воды, но стала случайной свидетельницей разговора папы с Исамом. Сначала я хотела уйти или дать о себе знать, но что-то, что сильнее меня, заставило ноги замереть и затаить дыхание.

Я услышала дрожащий, тихий голос хозяина квартиры:

– Каждую ночь отсюда отплывают три-четыре лодки. Доплывает только одна. Ты готов рискнуть семьей? Готов, что кто-то из твоих детей умрет? – Исам покачал головой и невидящим взглядом уставился на что-то позади отца. Какое-то время они молчали, потом он добавил:

– Ты лучше прибереги эти деньги на еду и одежду. А смерть можно купить и подешевле.

Отец продолжал молчать, обдумывая, потом добавил медленно, четко проговаривая каждое слово:

– Это для детей, для их будущего.

– Вы будете там третьим сортом, Аббас, друг мой, – ответил Исам, призывая отца прислушаться. – Вы будете изгоями общества, понимаешь? Незваными гостями, осевшими на плечи хозяев.

– Мы везде изгои, Исам. В Иордании, в Египте, даже на родине нам больше нет места! – папа встал и нервно зашагал по комнате. – Я хочу, чтобы у моих детей было будущее, чтобы они могли учиться, работать, чтобы государство их защищало. И пусть, пусть, Исам, некоторое время нас будут гонять, как грязных уличных собак, забредших в заведение для элиты, пусть! Зато моих дочерей не изнасилуют, не убьют, Кузнечик будет питаться едой, а не отбросами, и никого из нас не разорвет от брошенного снаряда! А тут, в Египте, что ждет нас? Такое же нищенство, сплошное выживание, как в Заатари.

Исам хотел что-то сказать, но отец остановил его жестом.

– В Египте мы подавно никому не нужны. Из двух зол выбирают меньшее, кому как не тебе это знать, Исам. Германия примет нас, а после, когда в Сирии кончится война, мы вернемся домой. Весь наш путь – это дорога домой. И даже сейчас, направляясь в Грецию, мы возвращаемся в Сирию. Чем дальше мы от нее, тем ближе мы будем к ней после.

– А если в Сирии война не закончится? Если ее постигнет участь Алеппо, и даже твои внуки не вернутся домой? Что тогда, Аббас? Ты сбежал из Германии, и пяти лет там не прожил, сейчас будет хуже, поверь мне.

– Аллаху алим, Исам, – раздраженно ответил папа. – Аллаху известно лучше.

– Иншаллах, Ахи, – примирившись, но оставаясь при своем, ответил Исам. – Если на то будет воля Аллаха, мой брат.

Папа заметил меня и махнул головой, приглашая.

– Не спится, рух Альби?

– Да, – я улыбнулась. – От нервов хочется пить.

– Я устал немного, – сказал Исам, вставая со стула. – Тесбах ала кейр.

– Спокойной ночи, – ответили мы с папой. – Тесбах ала кейр.

Когда Исам ушел, папа взглянул на меня пронзительно, но ласково. Он взял меня за руки и вздохнул, покачав головой.

– Не забыла еще немецкий, рух Альби?

– Nein.

Папа улыбнулся, но тут же опять посуровел.

– Das ist gut, – ответил он. – Это хорошо. Он нам всем понадобится.

Я села на стул напротив папы и накрыла его руки своими.

– Мы справимся с этим.

– Мне всегда нравилось твое внутреннее умиротворение, Джанан, – с улыбкой произнес папа. – Ты всегда ладишь с собой. Мне же этого в себе не хватает.

Он вздохнул и посмотрел куда-то позади меня, будто бы пытался сквозь стену разглядеть спящих Иффу и Джундуба.

– Если что-нибудь случится…

– Папа…

– Джанан, – отец неодобрительно взглянул на меня, и я замолкла. Он повторил взволнованным, но твердым голосом:

– Если что-нибудь случится, проследи за ними. Иффа… она умная девочка, но думает эмоциями. Не дай ей совершить глупости, ладно?

– Не нужно мне этого говорить, – с досадой ответила я. – Европа – это не цель. Если мы не будем там вместе, зачем она нам?

– Хороший вопрос, – папа опять улыбнулся, но как-то грустно, с горечью и иронией. – Будущее иногда забирает у нас настоящее. Сейчас у нас нет ничего кроме будущего, ради него стоит рискнуть.

Ночью на берегу было прохладно. Ветер усиливался, подгоняя волны, и луна ярким, но холодным светом озаряла Средиземное море, искрившееся от ее лучей.

– Они обещали, что будет не больше ста человек, – с всевозрастающим беспокойством проговорил папа, глядя на три лодки, покачивающиеся у берега. Вокруг толпилось около шестисот человек, с сумками и одеялами. Гул голосов вместе с шепотом моря и ветра создавали какофонию, от которой сердце в груди билось в страхе и напряжении. Некоторым выдали спасательные жилеты, но на всех не хватило. Нам достался только один. Я пыталась надеть его на Джундуба, но жилет оказался слишком большим для брата. Тогда было решено надеть его мне, с условием, что Джундуб всегда будет у меня на руках.

Перед отплытием мы еще некоторое время стояли на берегу. Каждый молчал, погруженный в свои мысли. Толпа гудела, словно рой пчел, но тихо, с опаской, застывшая в напряженном ожидании.

Я закрыла глаза, прислушиваясь к ритмичному шелесту волн. Всем телом я ощущала близость моря и угрозы, которую оно таило в себе, слышала его зов, несмелый, но настойчивый. На какое-то мгновение показалось, будто на берегу кроме меня никого нет. На губах застыла соль, и волосы пропитались свободой пустыни и моря.

Я открыла глаза. Небо, черное, всеобъемлющее, нависло над серым, таким же бездонным морем, уходящим куда-то вдаль и будто бы не имеющего конца и края. А мы, маленькие человечки, загнанные и потерянные, точно несшие голову на плаху, не спеша забирались в лодки.

Несколько контрабандистов стояли с оружием, время от времени подгоняя замешкавшихся. Взгляд у них был жестокий и презрительный, вели они себя заносчиво и воспринимали нас словно мы скот.